в протянутое блюдо Сергеем, Зина прошипела: «Все, хватит, неси, это нам на завтра останется!» Пространство кухни условно отделялось от гостиной экзотическими растениями в кадках. Поэтому шепот Зины донесся до слуха каждого, и над столом повисла неловкая тишина, когда плечистый, крупный, как шкаф, Сергей с заалевшими ушами беспомощно и послушно двинулся к гостям с большим, но полупустым блюдом.
Кроме трех пар ближайших и пока единственных соседей с Желтой Горы, на новоселье был приглашен доктор венеролог – крымский татарин с женой. Воспитанная в восточных традициях женщина была одета скромно, мало ела и почти не пила, и можно было счесть ее за немую, если бы в короткие перекуры, когда мужчины дружно покидали стол, женщина не оживлялась и не заговаривала. Когда муж возникал на пороге, жена тут же замолкала, прервав свою речь на полуслове. И тогда начинал солировать муж. Они словно договорились разговаривать по очереди.
Очевидно, пригласил Серый венеролога неспроста, потому как к этому времени уже сообразил, что погорячился с ранним браком, и стал активно и нагло гулять, тем более что Зина уже забеременела. Он не первый мужчина, который решил, что это веский аргумент, чтоб его понять и простить.
Серега снова разлил и предложил выпить под горячее. Гости выпили, но никто не спешил протянуть вилку за «ювелирным» голубцом, словно на пути к тарелке стоял запрещающий знак: «им на завтра». Мужчины дружно поднялись и направились к выходу на перекур. Вскоре, к разочарованию Сергея и радости Зины, все, не сговариваясь, заспешили по домам, не найдя повода оставаться здесь дольше. И дело было не в шашлыках, вероломно унесенных дикими псами и не в злополучных голубцах, проявивших хозяйку. Очевидно, всех присутствующих здесь связывало приличие добрососедства, но находиться в обществе малоинтересных молодоженов в их скоропалительно склеенном Эдеме дольше отмеренного никому не улыбалось.
Пролетела зима. Зина должна была родить со дня на день. С началом весны Серый развернулся на своих шести сотках по-взрослому, удивляя соседей. На Желтую, натужно гудя, поднимались один за другим «КамАЗы», с верхом груженые черноземом, гранитом, лесом.
Солнечным апрельским днем художник, накормив яичницей и проводив на работу свою Стрекозу, в течение долгого времени ревниво наблюдал из своего окна «стройку века», развернувшуюся перед его домом, сжимая челюсти, считал ходки грузовиков, и желваки на его синеватых, плохо выбритых скулах ходили ходуном. С начала месяца шестьдесят машин земли! «Это где же малец такие деньги берет? И зачем ему столько земли? Забор высокий поставить и коноплю выращивать?»
Понятно, что на Желтой сплошная глина да камни, ничего не вырастет, и Дима за десять лет позволил себе только машину земли под елочки, тайком вырытые в заповеднике безлунной ночью и высаженные на своем участке.
«Жена у этого кретина на сносях, а он куролесит, – продолжал свою мысль Дима, – привез рабочих, сложили ему русскую печь
