строкой да солнечным лучом на память.
– Ну как-как… Отстреливались.
– Так…
– Отстал я.
– Так…
– Налетаю на двух поляков. Одного кладу, – намеренно сухо рассказывал комиссар. – Вижу, второй из револьвера целится. Вскидываю свой «маузер»…
– Ну?!
– А он опередил.
– Ась?! – спросил комполка и показал на пруд слева и пруд справа. – Тина есть, а болезней нет. Хуч сам купайся, хуч любуйся в бинокля на бабские оттопырки.
– Пуля ударила в руку, да с такой силою, – разозлился комиссар, – что я с лошади – на корневище.
– Что ж так, бедняга?..
– Лежа успел произвести несколько выстрелов наудачу и, сдается, попал-таки по гаду, потому как услышал рык. Хотел встать, пойти и прикончить…
– Ну, – снова оживился комполка, поэтично задирая голову к небу, будто подыскивая рифму к слову «прикончить».
– Чувствую – боль выше локтя… кровь растекается… пробую пошевелить рукою, все без толку. Во рту горчит, и в сон кидает…
– Да как же так – «в сон кидает», Ефимыч?! При таком деле, когда пуля навылет и кость не задета, глаз закрывать никак не можно.
– Я его на мушке держу, а он меня. Шмальнет – я в ответ.
– Вот где потеха…
– С полчаса по-пехотному лежали, пока Тихон меня не обнаружил. Зашел поляку за спину, отметил прикладом. Хотел саблю обагрить, да я ему не дал. Сказал, сгодится еще офицерик.
– Стало быть, простил?!
– Тихон поляка поперек коня и кричит: «Догоняй, комиссар, мы такую шляхту дородную растянуть решили!»
– Тут вы и попались, – продолжил за комиссара Верховой, – в отделку вас всех.
– Точно. Но потом вырвались. Поблуждали маленько, да в тыл к тому же поляку с налету и завалились.
– Господи-батюшка, прости им их прегрешения.
– На «прегрешениях» с эскадронным твоим и схлестнулись. Ему ведомо что нужно, а мне ровно наоборот, потому как мертвый со мною, железно, планами не поделится.
– Самовар, что ль, тебе поставить на белой скатерти? – Верховой слушал с легкой ласковой улыбкой, с дремно опущенными ресницами, позволяя коню укачивать себя, ему не нужно было переспрашивать: теперь он все слышал. – Ладно, чего язык даром трепать. Вона там налево конюшня будет, дальше – риза, напротив флигель старый барский, за ним егерская. Я тебя в охотничью определил, там вроде спокойне́й. Поляк сегодня не объявится…
– …Он и завтра не объявится.
– Ну вот, час соснешь, а после с эскадронным докладать будете, почему завтра не объявится.
– Могу сейчас, мне что…
– Прыть свою пересилишь, бесприютное животное, и к шести ко мне, прилюдно поляка описывать, во всех красотах, мать его в рогатывке до семи утра…
– А что тут, в имении-то, поляков много?
– Тута, что ли? Убег из имения
