хотелось. И Фаина о нем не говорила. А если и говорила, то нехотя – не говорила, отговаривалась: мало ли людей помирают, все помирают, царствие им небесное, на всех ни слез, ни горя не хватит.
Но Лиля видела: что-то сильно задело Фаину в этой смерти, и раз уж зашла об этом речь, Лиля не даст ей отговориться.
– Почему Колчин отравился?
Фаина разбирала постель. Лиля видела ее толстую, широкую, непробиваемую спину.
– А кто его знает, всегда был чокнутый.
– Почему он у меня взял пробирку, потом в больницу вызывал?
– Мог и у другого взять, мог и другого вызвать.
– Ведь он бывал у нас.
– Когда это?
– Когда в бараке жили.
– В ба-ра-ке. Бывал. Мало кто бывал. Все старые работники бывали. Сколько нас осталось, старых работников?
– Ведь это серьезно. Разве ты не понимаешь?
– Все понимаю, – насмешливо протянула Фаина, – только о чем говорить? Помер – о чем говорить-то? Как дознаешься? Человек родится – кричит, помирает – молчит. Отчего да почему. Взял да и помер. Лег, вздохнул, да и ножки протянул.
– А зачем меня к нему посылала на завод устраиваться?
Толстое лицо Фаины изобразило искреннее удивление.
– Забыла, в какое время жили? Тут к кому хочешь пошлешь. Я тебя и так и этак. Спасибо, Миронов Володя помог.
– Думаешь, я ничего не помню? Все помню. И как приходил, и как талоны тебе давал. Что-то за этим есть? Знаешь, только говорить не хочешь.
– Никто ничего не знает, – вздохнула Фаина, – без вас судили. И никакие бы свидетели не помогли, ни за, ни против. Думаешь, одну тебя гоняли? Этого Колчина трепали еще почище тебя.
– Как ты его защищаешь! Из-за него теперь Володю мучают. Что ему Володя плохого сделал? Володя всю свою жизнь отдал заводу.
– Ты откуда знаешь?
– Знаю. Своими глазами материал видела.
С подушкой в руках Фаина обернулась к ней:
– Где?
– Видела.
– Во сне ты видела, – пробормотала Фаина, отворачиваясь.
– У Лапина. Он приезжал дело расследовать.
Фаина снова обернулась:
– Где ты видела Лапина?
– В гостинице.
– В номера ходила?
– Ходила насчет Володи узнать.
– Зачем ходила – спрашивать не буду. Узнать хотела, в гостиницу побежала, нашла у кого! Да хоть бы и сказал тебе какое дело? Ты кто Володе? В семнадцать не сумела взять, так уж теперь не думай, не мечтай…. Грешат, понимаешь, а потом Христа себе придумывают.
– Чем ты меня попрекаешь?
– Про то и говорю, – вдруг примирительно сказала Фаина, – жили как умели, и некого стыдиться. – Oна села, положила на стол полные белые руки. – Миронов – человек, ничего не скажу. Только ведь кем стал – рукой не достанешь. И что сломано, того не склеишь.
– Что ты понимаешь? – грустно с�
