и принципиальная разница: если до налета собирались завтракать группками, то теперь соорудили общий стол. Совместно пережитое подталкивало людей к единению, к общению. Более того, посреди стола появилась бутылка вина, а один из ящиков предназначался в качестве стула для нас. Мама всячески отказывалась сесть за стол, но устоять перед просьбами всего вагона не смогла. Я этому был рад, так как давно хотел есть, да и оказаться среди таких внимательных и веселых людей было тоже приятно.
Дмитрий Васильевич разлил вино по кружкам и чашкам и предложил смелый тост: «За победу! И чтобы мы все до нее дожили!». Может быть, в начавшейся войне это был первый такой тост. Все с восторгом поддержали его и началось веселое застолье. А война только-только началась и никто не знал, сколько она продлится, но настроение у всех было приподнятое и каждый не только желал, но и верил, что по-другому и не может быть и что победа обязательно придет.
На этот раз завтрак удался. В течение примерно часа поезд шел, не останавливаясь. Разговор принял общий характер. Каждому было что вспомнить и рассказать. Особое внимание уделялось маме. К ней все обращались ласково – Шурочка. Ей в то время было 28 лет и, может быть, она была самой молодой среди пассажирок нашего вагона.
Единственный человек, который не принимал участия в нашем застолье, была Света. Туго завернутая в конверт, она лежала на чемодане и безмятежно спала. Она пребывала еще в том мире, где не было тревог, волнений. Они появятся сполна в ее жизни позже.
Мы уже стали забывать о недавнем налете. Равномерный стук колес успокаивал и, казалось, что так будет продолжаться все время. Однако в планы немецких летчиков не входило доставить нам такое удовольствие. И начиналось все, как в первый раз: резкая остановка поезда, протяжный паровозный гудок, отодвинутая дверь и – в поле. Была, конечно, и разница. Меньше стало суматохи, появилась сноровка – стремительно выпрыгивать из вагона, далеко не бежать, а падать в первую попавшуюся канавку, борозду. И маму больше никто не ругал. Она нашла в чемодане зеленый резиновый плащ и все время держала его наготове. Свою любимую кофточку она так и не сняла. При налете она быстро надевала плащ на нее, хватала Свету и устремлялась к проему, где ее уже ожидал Дмитрий Васильевич.
После отбоя, когда все оказывались целыми и невредимыми в своем вагоне, Дмитрий Васильевич шутил:
– Шурочка, все благополучно обошлось благодаря вашему плащу. Немцы, увидев такую очаровательную женщину, да еще в изумрудном плаще – глаза зажмуривали и про стрельбу забывали!
Тем не менее – стреляли. Остается лишь гадать – почему обходилось без жертв. Конечно, мамин плащ здесь был ни при чем. Уже после войны, вспоминая эти события, мы сходились во мнении, что, скорее всего, наш куцый состав не являлся для немецких летчиков достойной целью. Правда, дядя Николай, служивший в авиации и прошедший всю войну, придерживался иного мнения. Он считал, что из-за небольшой длины нашего состава (он имел в длину около 60 метров)
