прекрасно знала, что это она сбила Чарли; это она проехалась по нему всеми колесами, однако сейчас Кэрол никак не могла придумать, как ему помочь – как сделать так, чтобы он поскорее забыл ее. Она несколько раз пыталась говорить с ним, но Чарли наотрез отказывался даже признать возможность того, что он сможет существовать без нее. Чарли тонул сам, и у Кэрол было такое ощущение, что он твердо решил утянуть с собой на дно и ее. И далеко не сразу Кэрол стало ясно, что – хотя бы для собственного спасения – ей придется оттолкнуть его от себя.
В конце сентября они наконец-то поделили вещи. Саймон отправился на север Англии, где у него было предприятие, принадлежавшее его семье на протяжении уже двух веков, а Кэрол провела мучительно-бесконечный уик-энд в их прежнем доме. Чарли пытался обсуждать с ней чуть ли не каждое блюдце и каждое полотенце, и вовсе не потому, что хотел оставить себе больше, чем полагалось по закону. Он просто хотел вызвать Кэрол на разговор, чтобы попытаться переубедить ее и заставить уйти от Саймона.
В результате эти два дня стали кошмаром для обоих. Слышать униженные просьбы и мольбы Чарли Кэрол было так же неприятно, как ему – их произносить. Он был сам на себя не похож – такого Чарли Кэрол не знала, однако, судя по всему, он был преисполнен решимости не дать ей ускользнуть, не попытавшись уговорить или, на худой конец, разжалобить ее. Слушать его Кэрол было не просто противно – ей было по-настоящему страшно за него, хотя Чарли все же каким-то чудом удержался и не пригрозил ей совершить самоубийство. И все же она знала, что Чарли старается напрасно и что своего решения она не изменит.
Воскресным вечером, когда Кэрол уходила, Чарли все же извинился перед ней. Выглядел он ужасно, да и Кэрол, которую его негромкие слова настигли уже в дверях, была выжата как лимон.
– Прости, Кэрол, – сказал он, – я вел себя, как настоящая задница, и наверняка испортил тебе выходные. Я просто не понимаю, что со мной творится. Каждый раз, когда я вижу или слышу тебя, я буквально схожу с ума.
Это были первые его нормальные слова с тех пор, когда в субботу утром они начали переписывать вещи и решать, кому что достанется.
– Я все понимаю, Чарли, – ответила она. – Я знаю, как тебе трудно, но…
Кэрол не договорила. Ей тоже было очень и очень нелегко, но она всерьез сомневалась, что Чарли это понимает. А он и не пытался ничего понять. С его точки зрения, все выглядело предельно просто: Кэрол уходила от него к другому, уходила по своей собственной воле. С самого начала у нее был Саймон, и поэтому она ни минуты, ни секунды не чувствовала того обжигающего одиночества, которое покрывало смертоносным пеплом равнину его души. Рядом с Кэрол постоянно был человек, способный и поддержать, и утешить ее, если ей вдруг становилось трудно и тоскливо. У Чарли не было никого. Всего, чем он дорожил в жизни, Чарли лишился в одно мгновение, а начинать новую жизнь не хотел, отчаянно цепляясь за призрачную надежду, что, может быть, произойдет чудо, и он вернется
