судорожно закивал.
– Он переживал за вас. Вепрь – опасное животное, а вы единственный наследник…
Я отмахнулся от его дальнейших слов, будто от навозных мух.
– Десять плетей за вранье, – процедил я другому егерю, разворачиваясь и направляясь к своему коню. – Исполнять немедленно!
Настроение было испорчено, охота, несмотря на добычу, не задалась.
Вскочив на коня, я погнал обратно к замку. Где-то за моей спиной раздавались удары плетей и вскрики, но они пронеслись мимо меня, пока не затихли.
Я должен был поговорить с отцом. Сколько можно меня опекать?
Единственный наследник не значит – хрупкий.
Будто в противовес моим мыслям с левой стороны под ребрами больно кольнуло, а следом и полоснуло ножом.
Я прикусил губы и вздернул узду, тормозя коня.
Перед глазами потемнело.
Это все от гнева! Вышел из себя! Разозлился!
Через минуту, когда глубокое дыхание и свежий воздух привели голову в порядок, отпустило и сердце.
Я принялся осматриваться по сторонам, не было ли свидетелей у столь позорного проявления моей слабости?
К счастью, повезло. Не считая пары птиц, вокруг никого не нашлось, егеря же с их чертовым охотником остались далеко позади.
Переведя дух, я приложил руку к сердцу, туда, где под ребрами красовался безобразный кривой шрам, след давней травмы, чуть не лишившей отца сына.
Может, зря я так строг с отцом и на его месте поступил бы так же – в попытке обезопасить принца.
Пусть я мало помнил тот день восемнадцать лет назад, но, как рассказывали, тогда тоже была королевская охота. Далеко за пределами столицы, в крайней провинции государства, вся знать королевства съехалась на удивительное событие – охоту на последнего единорога. Помню, как мне было его жалко, пока мне, пятилетнему мальчишке, не объяснили, что жалеть его не имеет смысла – единственный оставшийся в мире самец, он бы все равно сдох своей смертью, не найдя самку, а так хотя бы послужил развлечением для знати.
Увы, но моя память о том дне размылась, все, что я знал, – на охоте я получил сильнейшую травму и ушло немало стараний и сил лекарей, чтобы поставить меня на ноги. Лишь шрам остался напоминанием о тех событиях, а сердце иногда грозило подвести.
Особенно по утрам. Иную ночь казалось – и вовсе не проснусь. Временами, но не часто, мне снились странные сны о местах, в которых я никогда не был, люди, которых никогда не видел. Эти видения не отпускали меня, будто ловушка, захлопывая выход в реальность.
А после я все же просыпался, и лишь стук сердца, будто оно вот-вот остановится, и сбитое дыхание напоминали о произошедшем. Тайком ото всех, в особенности от отца, который считал своим долгом влезть в любое связанное со мной дело, я начал их зарисовывать, пряча эскизы в тайник.
Больше всего его беспокоило мое здоровье, но приставленная ко мне лекарка лишь разводила руками, утверждая, что я полностью здоров и мне ничто не угрожает. Уж она-то точно в этом уверена…
И тем не менее иногда сердце
