за мой счет».
Необыкновенно приободрившись от этой мысли, он завел беседу о поэзии и эзотерических сочинениях, с упоминанием Рабиндраната Тагора и индийских «Мантр», «Ананги Ранги» и заповедной Каббалы. Доктор слушал с благосклонным вниманием, но у Аллейна оставалось ощущение, что, «прощупывая» Баради, он упирается в исключительно «упругий матрац» – уязвимое место никак не обнаруживалось, хуже того, собеседник начинал проявлять признаки сдержанного нетерпения. Очевидно, шампанское было предложено на посошок, и теперь он ждал, когда Аллейн уйдет. Однако должна была найтись брешь в этой броне, и Аллейн, с зубовным скрежетом вспомнив об ухаживаниях Баради за Агатой, пустился в пылкие разглагольствования о средневековых мистериях и культе Озириса. Нечто отдаленно напоминающее живой отклик наконец мелькнуло на лице доктора, внимавшего откровениям Аллейна. Складки кожи, идущие от ноздрей к уголкам его рта, обозначились резче, что сделало Баради похожим на изображение сластолюбивого Карла II в восточном и более упитанном варианте. Он подошел к бюро, отпер его и положил перед Аллейном книгу в серой шелковой обложке с рисунком, в котором были использованы фиолетовый, зеленый и кричаще-розовый цвета.
– Редкое и раннее издание, – сказал Баради. – Обложку исполнил Карбэри Гленд. Полюбуйтесь!
Аллейн раскрыл книгу. На титульном листе значилось: «Мемуары Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада».
– Подарок от мистера Оберона, – заметил Баради.
Аллейн понял, что дальнейшие поиски ахиллесовой пяты доктора Баради излишни.
С того момента, как Аллейн поставил в этой комнате свой пустой бокал на стол, его визит в замок Серебряной Козы превратился в тайную битву между ним и доктором, исход которой должен был решить, уйдет Аллейн или останется. Сам он имел твердое намерение удерживать позиции, покуда мало-мальски позволяют приличия. Баради явно хотел отделаться от него, но по каким-то неведомым Аллейну причинам избегал обнаружить свое желание даже намеком. Аллейн чувствовал, что в целях безопасности ему ни в коем случае нельзя выпасть из образа пылкого неофита культа Детей Солнца. Только так ему удастся не вызвать у Баради подозрений в иных, более реальных интересах. И он продолжал нести околесицу, вытягивая из памяти все, что когда-либо слышал об эзотерике.
Баради вспомнил, что ждет звонка – Аллейн заговорил о телепатии. Баради заметил, что Трой наверняка не терпится услышать о состоянии мисс Трубоди – Аллейн осведомился, не облегчат ли они состояние больной, если изгонят тревогу из своих сердец. Баради упомянул об обеде – Аллейн пустился в рассуждения о позе лотоса. Баради заявил, что не может позволить себе далее злоупотреблять временем гостя – Аллейн изрек, что время в общепринятом значении не существует. Во время последней их стычки предложение доктора выяснить, не пришла ли за Аллейном машина, было отбито при помощи розенкрейцеров и пылающей звезды гностиков.
Все
