Маркович, кто у нас адвокатурой заведует, Саломтин?
– Да.
– Оставьте телефон. Я с ним свяжусь и вам позвоню.
Я сказал, что телефон имеется в бумаге. Наверное, на том бы и расстались, да Карчак поинтересовался, знал ли я покойного митрополита.
– Ещё бы! Он меня рукополагал!
– Что о нём скажете?
– А что о нём можно сказать? Это был человек с большой буквы! Доступный, открытый и всё понимающий с полуслова.
– Это верно. Мы с Валерием Антоновичем частенько его вспоминаем. Не чета нынешнему, а? Как он вам, кстати?
– Да никак… – ответил уклончиво. – Да и никто он теперь нам. Свой имеется.
– Во-во. И мы того же мнения… Ну, до свидания. Чем сможем, поможем.
Мы пожали друг другу руки, и они ушли. Илья тоже откланялся.
– Ты где-э? – спросила Катя.
Сколько себя помню, никогда в интонации её голоса не было и тени упрека или возмущения, вроде того, мол, ты куда запропастился или где тебя черти носят? Всегда тактично-певучее, с одним и тем же подтекстом: переживаю, скучаю, люблю.
Я ответил, что только со встречи с «большими людьми» по нашему делу, но это не по телефону, а теперь иду к родителям.
– Поклон передай.
– Хорошо.
– Позвони, когда выезжать будешь.
– Обязательно.
В былые времена, во всяком случае, до второго ноября, частенько, чаёвничая или просто сидя за кухонным столом, мы взглядывали друг другу в глаза и, ни слова не говоря, начинали смеяться. Не могу сказать о чём, но одинаково весело. Ничего общего в этом смехе не было с тем, которым надрывали животики для здоровья концертные залы. Смех наш был счастливым, совершенно таким же, как в день нашей первой встречи. На этой самой улице, кстати.
Тогда мы оказались одни в совершенно пустом автобусе – в одном из последних в ту незабвенную майскую ночь. Уже цвели наши старые липы, под ними, сквозь круглые чугунные решётки, среди окурков пробивалась молодая трава.
С гитарой за спиной, помнится, я вошёл в заднюю дверь на площади, купил билет у зевавшей во весь рот пожилой кондукторши и сказал весело, потому что был навеселе, поскольку ехал со встречи майских дембелей:
– Мерси, мадемуазель!
– Какая я тебе мадемуазель? – тут же перестав зевать, огрызнулась она. – Ты мне в сыновья годишься, шутник.
– Пардон, мадам!
– И никакая я тебе не мадам, а тётя Клава.
– Виноват! А это, стало быть, дочь ваша?
– Моя в это время давно уже спит.
– Значит, ей не повезло!
– Это почему же?
– А я откуда знаю? Судьба! Тут уж ничего не попишешь!
– Иди давай, умник нашёлся!
В том же приподнятом настроении я прошёл вперёд и расположился напротив сидевшей у правого окна девушки. Она была в светленьком, заманчиво распахнутом плаще, модной в ту пору коротенькой юбке, с�
