жизни, она оставляла всю выручку в объемистом кожаном нутре. Она собиралась сегодня купить Володечке к Новому году золотую цепочку – толстую, витую, и медальон к ней – спереди буква «В», обозначающая его имя, а сзади «Л» – ее имя и «любовь» тоже. Цепочку она уже присмотрела, и гравер пообещал все сделать. Глотая слезы, Люба смотрела вслед удаляющейся парочке. Владимир закурил.
– Я пойду пройдусь. Булочку тебе куплю и ноги разомну. Люба кивнула. Она пыталась успокоиться и даже присела на раскладной стульчик. Да черт с ними, с деньгами, хотя она была больше чем уверена, что ее хитро провели. И Зинка еще косится, небось, радуется, что конкурентка прогорела… Интересно, Светка сегодня придет кассу забирать или нет? Зинка, конечно, ей все расскажет, да еще и приврет.
Люба внезапно вспомнила, как Светка приперлась на базар три дня назад и все пялилась на Любу и бывшего мужа. Люба прямо спиной чувствовала этот ненавистный Светкин взгляд. И, когда Люба, выпив кофе, как всегда, выбросила пустой стаканчик под прилавок, Светка зачем-то вытащила его. Люба даже подумала, что она сейчас скажет: «С неряхой связался» или «Всю жизнь в школе проработала, а мусор куда попало бросаешь», но Светка просто спрятала грязный стаканчик в свою сумку, повернулась спиной и ушла. А Люба тогда сразу все забыла, потому что покупатель прямо косяком пер, не то что сегодня…
А сейчас вдруг вспомнила. И остолбенела. Потому что прямо по проходу бежали человек десять с дикими криками: «Держи вора!» Покупатели с испугом жались по сторонам, продавцы с интересом вытягивали шеи. Люба вскочила со своего стульчика и бросилась к проходу – смотреть. Но кто из подбежавших к ее прилавку вор, она разглядеть не успела, потому что мчавшийся впереди человек врезался прямо в Любину витрину, а подоспевшие сзади навалились на него. Мелькали руки, ноги, летела во все стороны дорогая модельная Любина обувь. У Зинки рядом отвалилась челюсть. Люба не успела отодвинуться, как смяли и ее. Злополучная нога опять подвернулась, и Люба упала прямо в кучу. Кто-то попал ей локтем в лицо, кто-то пнул в живот так, что в глазах потемнело. Когда она пришла в себя, потасовщиков и след простыл. Зинка, охая и причитая, помогла ей подняться. По всему ряду сочувствующие собирали разбросанный Любин товар. Но половина обуви исчезла, как сквозь землю провалилась. Вторая же половина была нещадно затоптана, запачкана, исцарапана. Самое же страшное было впереди. Когда Люба схватилась за ушибленный бок, оказалось, что куртка на ней расстегнута и кошелек со всей выручкой исчез. Люба села прямо на грязный снег и зарыдала.
– Вот видишь, как замечательно получилось. Тебе так даже больше идет.
Дашка блаженно кивнула. Груда покупок была свалена посреди комнаты. Завтра она это наденет, и, может быть, у нее действительно начнется какая-то новая жизнь. А плащик все-таки жалко. Рука не поднимется его выбросить.
– Олька, ты молодец, – сказала она. – Я сама ни за что бы не догадалась. Я все не буду надевать, а то сил уже нет. Давай я только дубленочку прикину и сапоги, а ты посмотришь.
– И шапочку, и шарфик,
