Видно, то, на чем делали, ты недолго в руках держала.
Люба тут же вспомнила тот самый стаканчик, за которым Светка лазила под прилавок, и внутри у нее что-то оборвалось.
– Вижу, сильно ты дорогу кому-то перешла, – продолжила бабка.
У Любы запылали щеки и уши.
– Вы мне поможете?
– Болею я, – сказала баба Вера. – А после тебя еще болеть буду. Нет, не возьмусь.
В глазах у Любы потемнело, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Сердце глухо стучало где-то далеко, как будто и не в самой Любе.
– Я вам любые деньги… – прошептала Люба неверным языком.
– Не нужны мне твои деньги, – отрезала знахарка. – Пей!
Она плеснула воды из литровой банки, стоящей возле икон. Воды в стакане оказалось совсем на донышке, но Люба почему-то цедила ее крохотными глотками, стуча зубами о край стакана.
– Святая вода, – пояснила целительница. – Крещеная ты? – поинтересовалась она у Любы.
– Крещеная, крещеная. – Люба все никак не могла отдышаться. – Крещеная я.
– Как имя, раба Божия?
– Люба. Любовь, – поправилась она.
– Хорошо. Сюда садись. – Бабка указала на другой стул, стоящий в углу под иконами. – И не думай, что я тебя пожалела, я таких, как ты, не жалею. Просто с тем, кто это сделал, у меня старые счеты. Никогда ему надо мной верх не взять! – Она снова сверкнула очками, а Любе внезапно стало так страшно, что она почувствовала, как мелкие волоски у нее на руках разом встали дыбом. На ватных ногах она подошла к стулу и села. Бабка, скрипнув дверцей, достала из серванта какое-то черное покрывало и небольшой обмылок, каким обычно закройщики размечают линии на ткани.
– Мыло, каким покойника мыли, – равнодушно пояснила она, начертила на покрывале какие-то знаки и обернула его вокруг Любы. Из серванта же она извлекла толстую восковую свечу, зажгла ее и воткнула в банку, в которую было насыпано какое-то зерно. В эмалированную миску знахарка плеснула святой воды и поставила на табурет перед клиенткой.
– Закрой глаза! – велела она.
Люба послушно зажмурилась. Сердце бешено колотилось где-то в горле. В темноте она слышала, как бабка Вера, шаркая, ходит вокруг нее, как под скрип рассохшегося паркета что-то шепчет и отплевывается. «…Одни отпели, другие терпели, а третьи пришли играть, с рабы Любови смертную приковку снять…» Люба сильнее сомкнула веки. Темнота перед ней расцвела яркими пятнами…
– Открывай, открывай глаза. – Баба Вера трясла ее за плечо. – Все. Все уже. Сомлела ты, что ли, не пойму? Видишь? – Она указала Любе на миску с водой. В миске плавал причудливым островком воск. – Вот она, твоя порча, вылилась. Никого не узнаешь?
Люба вгляделась. Внезапно Светкино улыбающееся лицо всплыло у нее перед глазами.
– Узнаю, – сипло произнесла она. – Подруга моя сделала, да?
– А ты подруге верни то, что взяла, иначе в следующий
