он стал обладателем десятка поделок, каждая из которых обладала своим норовом и стилем. Многие их них скоро сделались популярны, приобрели последователей, горячих сторонников, хранивших им верность, даже когда рынки менялись, и тактика, выигрышная до того, быстро заводила в глубокий минус. Как раз на это и расчитывал Люко, и его расчеты неизменно воплощались в прибыль, а мне было все равно, меня не волновали чужие судьбы. Однако, рынок как таковой – и не только лишь валютная его часть – вдруг заинтересовал меня всерьез.
Он неожиданно примирил меня вновь с людьми и реалиями, полными несовершенств. Мне захотелось постичь его законы – будто проникнуть в секреты мира, все еще, я чувствовал, не разгаданного мной до конца. Я ощущал неразрывную связь – между синкопами биржевых ритмов и нервными метаниями людских душ. В переплетениях намерений и желаний мне виделись сложнейшие из картин. Росчерки неисчислимых перьев, как автографы грозной силы, манили своим особым шифром. Вдруг показалось: вот она, абстракция из абстракций, вобравшая в себя все, что скрыто в каждом – лучшее и худшее, отчаянное, безнадежное.
И еще: беспорядок вселенной правил на рынке бал, звучал во весь голос, но и, при том, он был заперт в тесный вольер. Он бушевал там, в вольере, но не мог просочиться сквозь стены. Его территория была локальна, каждый знал ее рамки, и потому – он, беспорядок, мог стать предметом для стороннего взгляда. Я наконец получил возможность изучать его, препарировать, как вивисектор, классифицировать, разлагать на атомы. Это был шанс – если и не свести с ним счеты, то хотя бы вызвать на поединок.
Наглость! – скажет любой, и пусть. Я верил в себя и знал: мне есть, на что опереться. Моя привычка к неприятию упрощений должна была, обязана была помочь. Я видел, отчего столь многие попадали в сети предприимчивого Люко – им казалось, что нет ничего проще валютных графиков и диаграмм. Нервные изломы, впадины, пики были милы сердцу, приятны глазу. Каждый считал, что уж он-то понимает их как никто другой. Беспорядок, закованный в схемы, будто являл свой знакомый лик, лик хаоса природы, что везде – в облаках, в деревьях на ветру, в волнах моря. Это естественнейшие из картин, они столь привычны, что новички ловятся на них легко и сразу. Им тут же мнится, что рынок почти приручен; они кидаются в предсказания, ошибаясь в одном и том же. Иллюзорная упорядоченность манит их, как фантом; они хотят упростить, сгладить – и тут же терпят фиаско. Рынок наказывает их жестоко – как сама природа наказывает тех, кто хочет обуздать ее, укротить, заставить служить себе…
Я-то знал, как это бывает. Как малейшие отличия в мнениях и оценках быстро приводят к нелинейному взрыву, к полной противоположности результатов. Так малые проблемы ведут к кризису, волнения в пригородах – к социальному взрыву, беглый взгляд на поведение цен – к быстрому проигрышу, к потере денег. Я видел это и полагал, что к проблеме можно подойти по-другому. Хаос не погубил меня, хоть и показал свою силу. Тем самым он придал новые силы мне. Я считал,
