мимо этого же киоска во второй половине дня, я увидел на том же Споке новый ценник: «12 рублей». Делать свой маленький «бизнес» в Москве вновь позволялось.
Я шагал по Москве… На улице пока ещё Горького люднело, день обещал быть солнечным, но я шёл как будто под чёрной сенью чего-то зловещего, не своего.
И это ощущение не пропадало.
Впрочем, над Москвой в те дни и впрямь что-то витало. В один из тех дней я заскочил в пельменную – перекусить на ходу, и был поражён тем, что услышал из приглушенного транзистора, висевшего на стене. Оттуда неслась монотонная, бубнящая речь, однако это была не передача какой-то исламской радиостанции, а просто тарабарщина на неведомом «птичьем» языке. Скорее всего на москвичах тогда впервые отрабатывали то, что позднее стало известно как НЛП – нейролингвистическое программирование.
Вот уже и Пушкинская площадь, бронзовый Пушкин, с укоризненно склонённой головой наблюдающий за своими неразумными потомками. В витрине здания «Известий» выставлены мастерски исполненные плакаты на манер давних «окон РОСТА» или «окон ТАСС» – плакатов революционной и военной поры на злободневные темы.
Плакаты были сделаны уверенной рукой профессионала и злобно издевались над низвергнутым ГКЧП.
Гнусно это всё выглядело, но уж вовсе людоедским оказался плакат, посвящённый Пуго. Из него можно было понять, что Пуго убит, потому что на плакате имелись строки:
«Забил заряд я
В тушку Пуго».
Этот отвратительный, но тоже профессионально сделанный каламбур вызывал чувство и физического отвращения, и безысходности. Возникало ощущение нереальности происходящего, хотя интеллектуально я был к чему-то подобному готов. Психологически же…
Между прочим, нынешние биографические словари утверждают, что Пуго вместе с женой якобы покончили жизнь самоубийством, и даже приводят его якобы предсмертную записку. Однако Пуго – у меня в том нет никаких сомнений – был убит, и его убийцы в первый день своего торжества не скрывали подлой, безнаказанной радости от этого. В стишке на плакате в витрине «Известий» сгоряча сболтнули лишнее, а уж потом поняли, что проболтались, и «отработали» назад – к версии суицида.
Через череду лет Пуго может показаться старым, однако ему в год гибели исполнялось всего-то 54 года. Из всех членов ГКЧП он был единственным, кто мог бы в мутную пору последовавшего ельцинского развала стать центром объединения для борьбы за новый Советский Союз и тем был особо опасен для ельцинских путчистов. Поэтому, надо полагать, Пуго – единственного из членов ГКЧП – сразу же и убрали из ситуации физически, грубо замаскировав убийство под самоубийство.
День разгорался, на улицах люднело, но было видно, что это – просто обычные москвичи или даже иногородние, случайно оказавшиеся в столице и безотчётно направившиеся в её центр хоть за какой-то информацией. Особой радости никто не проявлял, хотя горестных лиц тоже не замечалось. Кое у кого проглядывала,
