олько не живут, наш Тотошка долгожитель. Видимо, сказывается…
Мама умолкла. Молли запустила пальцы в шерсть и принялась усердно скрести за треугольниками ушей.
– Что сказывается?
Пес жалобно заскулил, вяло шевельнул хвостом.
– Ну, хорошее здоровье, свежий воздух…
– Да где же, – воскликнула Молли весело, – везде пыль! И жарко!
– Ну тогда не знаю, – повторила Элли. – Я пошла белье развешивать. И встань с пола, застудишься!
– Откуда ты знаешь, ты же в другой комнате? Я не могу, на мне Тотошка.
Песик снова двинул хвостом, не то одобрительно, не то обреченно.
– А я говорю встань! – донеслось строже.
– Ла-адно…
Хлопнула входная дверь. Питомец неверяще смотрел, как его сгружают на пол, на дрожащих лапах поплелся в свой угол. В последнее время он стал совсем плох, исхудал, мало двигался, миска с утра до вечера стояла почти не тронутой. Задорный лай в доме не слышался с тех пор, как Молли стукнуло десять. То есть, два года назад. Она бы вообще решила, что пес онемел, если бы не слышала, как он поскуливает, бывает, по ночам. Совсем тихонько, словно боялся разбудить.
В порыве сочувствия Молли подхватила пса обеими руками под пузо, поволокла в дальний угол к одеялу с вышивкой «Тотошка». Бедолаге пришлось стремительно перебирать лапами, чтобы не кувыркнуться. На одеяльце он рухнул ошеломленный, обессилевший.
Снаружи полуденное солнце жгло сухую степь, ветер гонял желтую пыль, болтал бельевую веревку.
– Что-то ветер разыгрался, – пробормотала Элли, рассеянно глядя вдаль. Она опустила таз с бельем, встряхнула брюки мужа, веревка металась, уворачивалась, но вскоре провисла под мокрыми тряпками.
Окно приземистого домика распахнулось с таким стуком, что задребезжали стекла. В проеме возникла круглая, пышущая здоровьем мордашка дочери. Элли возвела глаза к небу.
– Ну неужели нельзя аккуратней, весь дом от тебя ходуном ходит!
– Мама-а, – позвала та вместо ответа, – а Тотошка скоро умрет, да?
Элли всплеснула руками.
– Что за мысли лезут в твою голову, выбрось их немедленно.
Молли смотрела выжидающе, но мать не добавила ни слова. Тогда она попыталась снова:
– Умрет, да?
Элли покачала головой, вздохнула.
– Все когда-нибудь умирают, дочка, и наш Тотошка не исключение.
– А я знаю, как его спасти!
– Вот и здорово, тогда нам не о чем беспокоиться.
– Значит, можно?
– Что можно?
– Можно я спасу Тотошку?
– Ой, да спасай хоть всех окрестных собак.
– Ура!
Окно с грохотом захлопнулось.
Наслаждаться тишиной довелось недолго, едва перестали дребезжать стекла в раме, бухнула входная дверь.
– Я погуляю, ладно? – крикнула Молли. Ответ мамы как будто не сильно ее заботил, красные сандалии уже резво месили дорожную пыль. Элли проводила взглядом подозрительно сосредоточенную физиономию дочери.
– Только недолго!
– Хорошо!..
Велика степь, необъятна. Говорят, бессмысленно искать что-то в степи, если не знаешь хотя бы направления. Но Молли не оставляла попыток. А сегодняшний день и вовсе особенный, решающий. Девочка со стиснутыми кулачками шагала к горизонту, вид у нее был одновременно решительный и взволнованный.
Мимо проползали соседские фермы. За короткую жизнь Молли тут поселилось много новых семей, большинство из них не знали друг друга даже по именам. Судя по рассказам взрослых, раньше было не так, раньше интересы семьи не ограничивались пределами фермы, а взаимовыручка была в порядке вещей. Все меняется, меняются люди, меняются дома. Не менялся только старый Рольф.
Он как родился на ферме «Кукурузный рай», так по сей день и выращивал там кукурузу. Все считали старика сумасшедшим. В молодости он был милым веселым человеком, часто ходил по гостям, мастерил детишкам ветряные мельницы и кучу других игрушек из дерева. С годами старик совсем одичал, никуда больше не ходил, ни с кем не общался. Его перестало интересовать в мире все, кроме кукурузы.
Видя в поле почерневшее, вросшее в землю строение, можно было принять его за брошенный сарай. И немудрено: крыша просела, местами виднелись голые ребра стропил, стены покосились настолько, что раздавили стекла в окнах, дверь болталась на одной петле. Непонятно, как внутри может
