смертельной паутины и откуда не можешь выйти по своей воле, пока не исполнишь то, ради чего появился здесь. Неприветливые леса, вечно раскисшие от дождей поля, грязные дороги, серые люди, все кажется мне теперь нереальным, а ведь именно здесь я, нет, мы прожили последние несколько лет. И каждая точка на карте, даже поставленная случайно, означает в нашем случае какой-то день, какое-то место, какое-то событие. Не могу вспомнить ничего, чтобы вызвало у меня смех или хотя бы улыбку – словно вся эта огромная территория – зона моей скорби. Помню только ссоры, обиды, боль, сожаления и слезы, как будто все это время я блуждала если не по аду, то уж точно по чистилищу.
Еще одно точное слово вырвалось у меня опять-таки не случайно. Это место было моим личным чистилищем, но кто приговорил меня или точнее нас к нему, кто выбрал эту мрачную серую дорогу, по которой мы неслись в разные концы города и обратно, кто назначил нам это место вечной ссылки? Ведь мы могли купаться под горячим южным солнцем, любить друг друга на чистом альпийском снегу, греться у пламени камина, плакать над пьесами Шекспира, замирать от восторга при звуках музыки, но всего этого мы были лишены – и по чьей же доброй или злой воле? Может быть, всевидящий бог наказал нас так жестоко за то, что мы жили во лжи и обмане, крали чужое счастье и калечили своих близких? Да нет же, это ты приговорил нас к бессрочной каторге-чистилищу, рассудив так – раз мы не можем достичь идеала, значит, мы обязаны быть наказаны и должны страдать, пока не покаемся и не сделаем так, как надо. Ты сам выбрал такой путь для себя, мне ничего не пришлось выбирать – я была изгнана из рая тобой и вместе с тобой по твоей же воле. Ты посчитал, что именно по моей вине мы не можем быть вместе, поэтому присудил мне жизнь, полную страданий и лишений – суровые, неласковые встречи, холод и неудобство, болезни и ссоры, а в промежутках между ними – крохотные прогалы счастья и абсолютного растворения друг в друге.
Ты был суров – ты сделал все, чтобы я каждую секунду ощущала себя виноватой, ты постоянно говорил мне об этом, напоминал, настаивал, упрекал, словом, поступал так, как вела себя мать из одной английской сказки, прочтенной мной в детстве. У нее было двое прекрасных детей, сама же она была красавицей, по воле злого колдуна превращенной в уродливую горбунью, которой колдун наказал жестоко обращаться с детьми, иначе они умрут. И несчастная мать пинала, и била, и ругала детей почем зря, но они узнали страшный секрет и убили чародея, поднявшись на вершину холма, а когда спустились вниз, то не узнали свою мать – их встретила добрая, прекрасная женщина, с глазами, полными слез. Она попросила у детей прощения за все зло, которое причинила им, будучи злой горбуньей, и дети простили ее и жили бы долго и счастливо, но мать раньше времени сошла в могилу, видимо, не в силах пережить своего прошлого. Я часто рассказывала тебе эту сказку, ты молчал, я же в глубине души надеялась, что твоя жестокость и бессердечие ко мне – те же страшные чары, наложенные самим тобой. Но стоит
