Венеции. Залогом же стал Терновый венец.
– Венецианский дож продаст венец, если я не выкуплю его в самое ближайшее время. Ужас! После моих ночных молитв Господь направил меня обратиться к вам.
– Хвала Богу за такую возможность! Он промыслил озарить славой Францию. – Глаза Людовика засияли. – Мы не можем обмануть его ожидания.
– Сколько это будет стоить? – спрашивает Маргарита.
Людовик хмурится:
– Такова воля Господа. Франции суждено владеть этой реликвией.
– Если так, то зачем платить? Раз она так или иначе достанется нам, что бы мы ни делали?
– Быть по сему! – Король ударяет кулаком по подлокотнику трона, глядя на супругу. – Франция заплатит нужную цену и выкупит венец.
– Премного благодарен, Ваша Милость. – Губы императора сводит, когда он кланяется. – Христианский мир в долгу перед вами.
Когда Балдуин удаляется в свои покои, Маргарита поворачивается к Людовику:
– Почему ты не поинтересовался ценой? Кто знает, за сколько император заложил этот венец.
– Тебе не следовало вмешиваться. Это важнее денег.
– Но откуда ты знаешь, что реликвия настоящая? Кто угодно мог сплести такой венец – якобы Христа.
– Сначала ты споришь со мной в присутствии императора, а теперь обсуждаешь мое решение?
Его громкий голос привлекает взгляды всех присутствующих в зале – стражи, слуг и тех, кто ждет своей очереди подать прошение королю и королеве.
– Ты всего лишь ребенок из деревни, – продолжает он, – без знаний и опыта в таких делах.
К ее лицу приливает кровь.
– Я обсуждала лишь требование нашего просителя, который правит империей, остро нуждающейся в деньгах. Будь здесь твоя мать, она бы высказала ту же озабоченность.
– Ты не моя мать. – Его губы дрожат. – Ты совсем на нее не похожа.
– Весьма об этом сожалею. – Маргарита встает и разглаживает юбку. – Иначе я могла бы уже носить твоего ребенка. – Она сходит с возвышения и покидает зал, не оглядываясь на мужа.
Кубок дрожит у нее в руке. Ей очень хочется швырнуть его в стену, хотя бы ради шума. Но вместо этого приходится сидеть за столом и строчить Элеоноре письмо, которое не будет отправлено. Никто здесь не доставит его, не прочитав.
«Никогда я не чувствовала себя такой одинокой».
Три года она прожила в изоляции. Ни одного друга при дворе; все, включая фрейлин, доносят Бланке.
«Мне не с кем поговорить, не с кем посмеяться».
Если бы королева-мать тогда, в Фонтенбло, не отослала всех ее спутников! Маргарита тоскует по Эме, по своим дядюшкам и родителям в Провансе, скучает по спорам за столом, которые так много давали ей в детстве. Без сомнения, там ей было чему поучиться, не то что здесь, где Бланка не допускает ее к ежедневным обсуждениям в своих покоях, а Людовик выговаривает за то, что она высказывает собственное мнение.
«Людовик
