на бездымный порох калибр винтовок уменьшили с 10–12 до 6,5–8 мм. Пули приобрели вытянутую, обтекаемую форму, свинец заключили в твердую оболочку из медного сплава. В ходе англо-бурской и русско-японской войн обнаружилось, что эти новые пули наносят несравненно более легкие раны, чем прежние, крупнокалиберные, из сплошного мягкого свинца.
Явление «гуманной пули» породило целую лавину восторженных публикаций, от серьезных исследований в медицинских журналах до безграмотных статеек в бульварных газетах. Словосочетание «гуманная пуля» на время сделалось одним из символов прогресса. Эти пули воспеты художественной литературой (вспомнить хотя бы известный, многими читанный в детстве роман Буссенара «Капитан Сорви-Голова»).
В недалеком же будущем, утверждали оптимисты-футурологи, война и вовсе сведется к борьбе немногих, технически совершенных единиц. Как рыцари, будут сходиться дредноуты на море, дирижабли и аэропланы в небесах. А народы воюющих стран, точно зрители на турнире, станут наблюдать за ареной и болеть за свои команды.
Прекрасные иллюзии вдребезги разлетелись в 1914-м, от первых же залпов всемирной бойни. О «гуманности» пуль никто больше не вспоминал: густые ливни этих пуль, извергаемые усовершенствованными пулеметами, скашивали цепи солдат, как траву. К тому же, главным поражающим фактором стала артиллерия, а осколки снарядов давали страшные рваные раны.
Что же проглядели оптимисты начала XX века, бурно радовавшиеся быстрому развитию науки?
Илья Эренбург писал: «Наибольшая опасность для человечества проистекает из того обстоятельства, что научный прогресс опережает прогресс моральный». Если не вступать на зыбкую почву рассуждений о том, что такое моральный прогресс, источник опасности можно обозначить более сухо: рассогласование между нарастающей скоростью научного прогресса и медленным течением социальных процессов приспособления общества к новым научно-техническим состояниям.
Одно из самых грозных порождений этого запаздывания – явление так называемого демографического перехода. О нем сейчас пишут и говорят довольно много, но почему-то без упоминаний о его искусственном происхождении. В результате он начинает казаться неким природным явлением, вызывая подчас недоуменные вопросы. Например, почему население какого-то отсталого региона, до недавнего времени малочисленное, вдруг лавинообразно увеличивается?
Между тем причинно-следственные связи здесь достаточно просты. Для любого народа, прежде, чем он вступает на путь научно-технического прогресса, характерен сельский образ жизни, с низкой производительностью труда и высокой рождаемостью, которая компенсируется высокой смертностью. Численность населения прирастает умеренными темпами.
Но уже на ранних стадиях прогресса развитие медицины (гигиена, борьба с инфекционными болезнями, прививки и т. п.) вызывает резкое снижение детской смертности и увеличение средней продолжительности жизни, а развитие сельскохозяйственных
