он слышал последние слова начальника милиции. И предложил свою помощь:
– Давайте, я поведу вашу эмку. Я же почти не пил.
– Разве ты водишь машину? – сунул наконец ногу в сапог Придорогин.
– Прокачу с ветерком.
– Но мы едем на кладбище, будем вскрывать могилу, – пояснил Порошин.
– Ну и что? Это даже интересно. Я буду у вас понятым, свидетелем.
– В могиле может оказаться фугас, мина, – начал Придорогин шутливо пугать Голубицкого.
– А я специалист и по взрывным устройствам, опыт по службе в армии.
Голос Придорогина становился все трезвее и резче:
– Эй, Функ! Поехали с нами на эксгумацию. Нам нужен врач.
– Но у меня другой профиль, Сан Николаич, – пытался отвертеться Функ.
– Сойдет и твой профиль! В машину – арш! А тебя, Порошин, мы забросим в горотдел. Ты привезешь на кладбище бригадмильцев и родственников старухи. На воронке приедешь.
– Вы куда? – спросил Завенягин идущих к машине Придорогина, Порошина, Голубицкого и Функа.
Начальник НКВД поправил портупею:
– У нас дело неотложное. Эй, прокурор! Хватит гулять-пиянствовать. Вставай, поехали с нами!
– В бой за родину – всегда готовы! – выпятил по-петушиному грудь Соронин.
На кладбище Придорогину с его командой пришлось болтаться без дела около двух часов. Не подъехал воронок с Порошиным, бригадмильцами, родственниками тайно похороненной старухи. Начальник НКВД ковырялся стеблем травинки в своих редких пожелтевших от курения зубах, бранился:
– Скоты! Ни на что не способны. Им не в милиции работать, а в гортопе. Гнать надо всех в шею!
– Может, машина сломалась? – предположил прокурор.
Действовал на нервы и доктор Функ. Молодой врач, а несознательный. Зудит: мол, я эксгумацию делать не стану! Да никакая эксгумация и не нужна, потребно подписать лишь протокол, что в гробу лежит мертвая старуха, останки трупа. Надо бы проверить этого Функа. Говорят, он дальний потомок какого-то художника – Рембрандта или Ренуара, кто их разберет? Инструкция к тому поступила: арестовать всех, кто имеет родственников за границей.
– Функ, у тебя есть родственники там, за рубежом? – вытащил револьвер из кобуры Придорогин.
– Не знаю, может быть, есть.
– А Порошин говорил, что ты потомок какого-то Ренуара…
– Не Ренуара, а Харменса ван Рейна Рембрандта. Но документально я пока не могу сие доказать.
– А твой Рембрандт был эксплуататором?
– Нет, Рембрандт был сыном мельника.
– По-твоему, мельник – не эксплуататор? Всех мельников мы, Функ, раскулачили.
Голубицкий начал просвещать Придорогина:
– Голландский художник Рембрандт – гений, реалист. Он первым стал изображать на своих картинах нищих, крестьян. А в «Ночном дозоре» воспел, можно сказать, наше
