принял гражданство ваше. Но с женой мы разошлись. Теперь не могу выбраться. Дурак, как русские говорят.
– Разберитесь! – ткнул нарком в грудь начальника НКВД Придорогина, который подавал своим подчиненным какие-то знаки.
Едва Орджоникидзе отвернулся, как бригадмильцы схватили Майкла под руки, уволокли в толпу. Арестовали превентивно работники милиции портного Штырцкобера и нищего, похожего на Ленина, дабы нарком не увидел, что у него на одной ноге была новая галоша, а на другой – обтрепанный лапоть. Для местного руководства день был тяжелым. Орджоникидзе направился неожиданно к рыжей торговке – Фроське. Она приветливо поклонилась, но продолжала потряхивать голубыми панталонами и выкрикивать:
– Кому трусы императрицы? Ни разу не надеваны. Можнучи понюхать.
Начальник милиции Придорогин скорчил за спиной наркома угрожающую рожу и погрозил Фроське своим костлявым, коричневым кулаком. Но она сделала вид, будто ничего не заметила. Секретарь горкома партии Ломинадзе решил завершить ситуацию шутейно:
– Чем, девушка, докажешь, что панталоны принадлежали императрице?
Фроська нисколечко не растерялась:
– Вензеля царские на рейтузах вышиты. И свидетели есть, у кого куплены. Вы ж царскую свиту к нам сослали на сознательное трудовое перевоспитание. Вот у них мы и отоварились. И салфетки лесторанные у меня с царскими вензелями имеются…
– Очень любопытно! – согласился секретарь горкома. Завенягин не уступил в претензии на ерничество:
– А почему полагаешь, душа моя, что рейтузы ни разу не надеваны?
– А вы понюхайте, господа хорошие. Только даром я нюхать не даю. За каждый понюх – двадцать копеек. Всю жизню будете потом восторгаться. Для членов профсоюза и ударников социалистического соревнования – скидка на пять копеек.
Орджоникидзе пошарил в карманах френча, но монету не нашел, обратился к Завенягину:
– Авраамий, дай взаймы двадцать копеек.
У директора металлургического завода денег не оказалось. Напрасно обшаривал свои карманы и секретарь горкома партии Ломинадзе. Наркома выручил услужливо бригадмилец Шмель – заведующий вошебойкой имени Розы Люксембург. Он и подал наркому столь необходимую монетку. И оцепенели окружающие, затихли, не зная – как реагировать? Серго сдвинул фуражку на затылок, пригладил усы, бросил легонько монетку в ладошку Фроськи и подтянул голубые женские панталоны к своему крупному угреватому носу.
– Я воздержусь, однако, – отвернулся брезгливо Ломинадзе.
– А я Кобе расскажу, повеселю его. Мол, мы с Бесо трусы императрицы под Магнитной горой нюхали.
Из окружения никто, кроме Завенягина, не знал, что Кобой звали они промеж собой Сталина, а Бесо – Ломинадзе. Начальник НКВД Придорогин уши навострил, заразмышлял:
– Кто такой Коба? Надо навести справку у Ягоды. А Бесо, значится, кличка Ломинадзе. Ягода дал указание не сводить с него глаз ни днем, ни ночью.
Телефоны секретаря горкома партии прослушивались даже тогда, когда он говорил
