Правда, у Генриха фальшивка какая-то появилась… якобы с твоими пометками. Манифест Мартемьяна Рютина. Чепуха, должно быть, не верю.
– А как твое здоровье, Серго?
– Что-то СЕРДЦЕ ПОБАЛИВАЕТ, – ответил Орджоникидзе дрогнувшим голосом.
– Прощай, Серго! Не поминай лихом!
– Я тебя обнимаю, Бесо!
Связь с Москвой на этом оборвалась. Ломинадзе понял, что его арестуют в Челябинске. Бесо не страшился ни пыток, ни смерти. Он боялся одного: клейма предателя, врага народа. И думал он о Нино, о маленьком сыне – Сережке. Безусловно, что они пострадают. Жену упрячут в концлагерь, сына сдадут в детдом. А если опередить палачей – застрелиться? Никто ведь пока не объявил его врагом народа. Мертвые сраму не имут, мертвых не судят. Можно спасти таким образом и жену, и сына.
Ломинадзе открыл сейф, взял с нижней полки коньяк, с верхней – браунинг. Бутылку с коньяком сунул в портфель, браунинг – в карман пиджака. И вздрогнул, когда открылась дверь кабинета. Полагал – появится лейтенант Груздев, а может и сам Придорогин. Но вошла буфетчица.
– Виссарион Виссарионыч, испечь вам оладушки к обеду?
– Не надо, Фрося, спасибо. Я уезжаю в Челябинск, жду машину.
– Ваш Миша у меня сидит, кушает. Машину он заправил, отремонтировал. И вы бы перед дальним путем покушали.
– Спасибо, Фросенька, не хочу. Садись, поговори со мной, пока Михаил обедает. Как у тебя дела? Жених выздоровел?
– Нет, в больнице Аркаша. Но уже поправляется, в память приходит.
– Хорошая вы девушка, Фрося.
– Отчего же мне быть плохой?
– Прости меня, если обижал.
– Нет уж, вы меня извиняйте, Виссарион Виссарионыч.
– За что мне тебя извинять, Фросенька?
– Так ить я стащила тогда с банкету каральку колбасы, вас подвела.
– Я уж забыл про то. Да и правильно сделала, что стащила.
– Не ездили бы вы, Виссарион Виссарионыч… Метель страшная.
– Чему быть, того не миновать.
– Уж это верно, Виссарион Виссарионыч.
– Если я погибну, ты меня пожалеешь, Фрося?
– Как же не пожалеть? Мы вас любим…
В кабинет заглянул шофер:
– Я заправился, Виссарион Виссарионыч. Поедем?
– Поехали. Прощай, Фрося, – обнял и чмокнул в щеку буфетчицу секретарь горкома партии.
Фроська сжалась, проводила взглядом Ломинадзе и его шофера, глядя на них через окно с лестничной площадки. Там на улице буранило. Лейтенант Груздев сопроводил секретаря горкома партии до машины, захлопнул услужливо дверцу, козырнул. Фроська заплакала. Она знала, что больше не увидит Виссариона Виссарионовича. Автомашина фыркнула, скрежетнула коробкой скоростей и покатилась через белые вихри в свой роковой рейс. Ломинадзе не стал прощаться с Нино и сыном. У него не было сил для этой последней встречи. И Нино бы почувствовала, уловила бы его замысел покончить жизнь самоубийством.
– Застрелюсь
