топчемся, юлим, хихикаем, словно нищие, мольбы которых еще не услышаны.
– Хоть бы эта старая стерва согласилась! – с тревогой шепчет мне на ухо Ламюз. – Здесь отлично, а везде уже занято.
– Стола нет, – наконец говорит женщина.
– О столе не беспокойтесь! – восклицает Барк. – Да вот в углу стоит старая дверь. Она будет нам столом.
– Нет, вы мне тут все разбросаете и перевернете вверх дном! – недоверчиво отвечает картонная женщина, явно жалея, что сразу же не прогнала нас.
– Право, не беспокойтесь! Да сейчас увидите сами! Эй, Ламюз, подсоби мне, друг!
Мы кладем старую дверь на две бочки. Карга недовольно смотрит.
– Немножко подчистить ее, и все будет отлично, – говорю я.
– Да, мамаша, хорошенько провести метлой: это будет лучше всякой скатерти!
Она не знает, что ответить, и смотрит на нас с ненавистью.
– У меня только два табурета, а вас-то сколько?
– Около дюжины.
– Дюжина! Господи Иисусе!
– Ничего! Устроимся! Вот здесь есть доска; вот и скамья готова. Верно, Ламюз?
– Ну, ясное дело! – отвечает Ламюз.
– Эта доска мне нужна, – заявляет женщина. – У меня до вас стояли солдаты, они уже пробовали ее взять.
– Да мы ведь не жулики, – сдержанно замечает Ламюз, чтоб не рассердить женщину, от которой зависит все наше благополучие.
– Я о вас не говорю, но, знаете, солдаты портят все. Беда с этой войной!
– Значит, сколько это выйдет, за стол напрокат и за то, чтоб что-нибудь разогреть на плите?
– Двадцать су в день, – нехотя бурчит хозяйка, словно мы у нее вымогаем эту сумму.
– Дороговато! – говорит Ламюз.
– Так платили другие, что стояли до вас. И какие были славные люди: давали нам свои харчи! Я знаю, что для солдат это нетрудно. Если, по-вашему, это дорого, я сейчас же найду других охотников на эту комнату, на этот стол и печь. Их будет меньше двенадцати. Ко мне все время ходят и заплатят подороже, если мы захотим. Подумайте, двенадцать человек!
– Я сказал: «Дороговато!», но в конце концов ладно! – спешит прибавить Ламюз. – Как, ребята?
Он задал этот вопрос только для проформы. Мы соглашаемся.
– Выпить бы! – говорит Ламюз. – Продаете винцо?
– Нет, – отвечает баба.
И голосом, дрожащим от гнева, прибавляет:
– Вы понимаете, военные власти заставляют нас продавать вино не дороже пятнадцати су! Пятнадцать су! Беда с этой проклятой войной! На ней теряешь деньги! Подумайте: пятнадцать су! Так вот я и не продаю вина. У меня, конечно, есть вино, но только для себя. Конечно, иногда, чтоб услужить, я уступаю его знакомым, людям толковым, но, вы сами понимаете, не по пятнадцати су!
Ламюз принадлежит к людям толковым. Он хватается за флягу, которая всегда висит у него на поясе.
– Дайте мне литр! Сколько будет стоить?
– Двадцать
