Югра.
Смерил Ядрей суровым оком неказистое тело пришельца, коротко обмыслил – не кинуть ли зырянина обратно в лодку или вовсе в студёную воду, пущай побарахтается, авось выплывет. Спросил, выпятив бороду:
– По-нашему, стало быть, балакаешь?
Пермяк опять закивал, заулыбался, жмурясь:
– Балакать, боярина. Всё понять, всё балакать.
Ишь ты, льстец. Иль и впрямь принял Ядрея за боярина? Воевода засопел, щупая чудина взором, положил, будто невзначай, ладонь на рукоять ножа, висевшего на поясе, погладил костяную голову змееволосой бабы.
– Мечом владеешь ли? Грамотен? В Новгороде бывать доводилось? Где по-нашему говорить научился? Знаешь югорский?
Сыпанул вопросами, будто мешок с горохом опрокинул, и снова замолк. А пермяк, не смутившись, залопотал:
– Меч не знать. Грамота не знать. Уметь пускать стрела, бить рогатина, колоть копьё. Плотником быть, на Онега для монахи работать. Там славянский узнать. В Новгороде не быть. В Югра быть, невольник. Долго быть, пять зим. Потом убежать.
Воевода слушал, не отводя взгляда. Видел он – не врал зырянин. Говорил правду. И то, что расквитаться с югорцами хотел, тоже Ядрея не удивило. Знал он доподлинно: прикаменные зыряне с остяками в большой вражде живут, им каждая беда соседа – елей на сердце.
– Нам олени нужны, – произнёс Ядрей, чуть теплея. – Десятка три. Знаешь, где взять?
– Знать, боярина, – закивал пермяк. – Мой павыл – всё дать, всё найти.
– Далеко он, павыл твой?
– Близко, войвода. Совсем близко. Там еда, вода и олени. Там харрош.
– Если хорош, то хорошо, – пробурчал Ядрей. – Будешь у нас проводником. За верную службу награжу по всей щедрости новгородской, а за перевет покараю нещадно – не только тебя, но и род твой. Так и знай.
Скоро в просветах конурника запестрели избы пермяцкого павыла. Приставать не стали – спустили лодки с тридцатью ратниками, а струги поставили на каменные якоря. Проваливаясь по колена в мягком мху, Арнас повёл новгородцев в деревню. Как и следовало ожидать, она была пуста. Ратники заглядывали в низкие хибары, шуровали в кладовках, рыскали по амбарам и коровникам, но находили только брошенные лапти, недоеденное курами зерно да коровьи лепёшки.
– Где народ-то твой? – раздражённо спросил пермяка Ядрей. – Чего попрятались?
– Страх большой, – развёл тот руками. – Русь идёт, бьёт, вещи берёт. Страх!
– А чего ж ты нам тут наплёл?
– Я пойти привесть. Всё быть.
Воевода с сомнением глянул на него, опять погладил змееголовую рукоять ножа, будто раздумывая о чём-то.
– Хитрый народ, – процедил вожак ушкуйников, лохматый и одноухий Буслай. – Всё унесли. Подчистую. Может, петуха им красного пустить?
– Успеется, – ответил воевода. – Не могли они далеко со скотиной уйти. Здесь где-нибудь хоронятся. Да и ледники також не могли выгрести. Засыпали, небось, думают провести
