нести противотанковое ружье. Шагать надо было ровно, в такт, иначе оно начинало болтаться, елозить на плечах, сбивался шаг. Пробовали тащить ружье по очереди, но быстро набили синяки на плечах – вес семнадцать килограммов. Лучше уж вдвоем.
Дорога была скользкой. К концу пути все чаще спотыкались, падали. Когда нас обгоняли грузовики или санные обозы, шли по сыпучему, взбитому, как мука, снегу. Привыкнув к зимней лесной работе, портянки я наматывал плотно, зато ствол ружья натер плечо. Некоторые сильно растерли ноги и ковыляли кое-как. Без конца спрашивали:
– Скоро привал?
– Шагайте, – отвечали взводные.
Спасибо Зайцеву, давал возможность отдохнуть и перемотать портянки, хотя его подгонял представитель дивизии. Ему-то легко было шагать: полевая сумка да кобура с пистолетом.
На рассвете нас разместили в полусгоревшем коровнике без крыши и ворот, стоявшем на окраине села.
Там имелось немного соломы, и мы провалились в сон. Проснулись от холода. Доели сухой паек, «старички» взялись было кипятить чай, но прибежал комендантский патруль и приказал срочно погасить костры. Кое-кто из наших принялся было спорить, другие молча закидали огонь снегом.
Когда патруль ушел, в укромных уголках снова разожгли огонь. Это упрямство едва не привело к беде. Проходя учебу далеко от линии фронта, мы как-то забыли о немецкой авиации. Здесь, вблизи от передовой, она быстро напомнила о себе.
Появилась пара остроносых истребителей с крестами и свастикой. Точнее сказать, они не появились, а пронеслись. Это были «Мессершмитты-109». Они сбросили несколько небольших бомб на полуразрушенное село, обстреляли его из пушек и пулеметов. Мы кинулись кто куда, стены из кирпича-сырца и остатки крыши были плохой защитой.
Спустя десяток минут уже более низко пронеслась еще одна пара «мессеров». На наш коровник сбросили две бомбы килограммов по двадцать пять. Взрывы были оглушительные, а фонтаны мерзлой земли, обломков и дыма взметнулись метров на полста, не меньше. Что удивительно, я не заметил при взрывах огня. Оказывается, при солнечном свете он незаметен.
Нам досталось несколько длинных очередей, и «мессершмитты» улетели. Какое-то время лежали, затем ротный Зайцев стал обходить помещение. Из наших никто не погиб, даже не был ранен. Одна бомба взорвалась в стороне, другая совсем рядом, обвалив метра четыре стены.
– А мы здесь кипятку хотели сварганить, – растерянно проговорил кто-то из бойцов.
– Он бы тебе сварганил! Завалило бы кирпичами, и могилы не надо.
День тянулся медленно. Кормить нас никто не собирался. Капитан, представитель дивизии, ушел в село и не появлялся, предупредив, что тронемся в путь с наступлением темноты. Зайцев со старшиной сходили нашли его и выбили для нас несколько больших буханок серого, плохо пропеченного хлеба и увесистый комок говяжьего жира.
Хлеб был вязкий, как глина, а жир вонял коровьей шкурой. Мы были рады и этому. Досталось понемногу,
