еду и питьё прямо в нумер к тебе носить будут, ты только прикажи. Эй, Мишка! Рожа басурманская, где тебя нелёгкая носит! Срочно нумер для Демьяна Кондратьевича! Самый лучший! И всё, что они ни попросят, исполнять в один момент.
Прибежавший на зов хозяина молодой татарчонок часто закивал обритой головой.
– Желаю ушицы из белорыбицы и каши со шкварками! – закочевряжился захмелевший Недомерок. – Да чтобы не в глиняной плошке, а по благородному, на фарфоре!
– Будет, всё будет, Демьян Кондратьевич! – успокоил его Васька. – Ты вот, что Демьян, сегодня гуляй, сколь твоей душе угодно, а завтра поутру мы с тобой вдвоём на лыжах пробежимся, и ты мне эту пещерку покажешь. Я опосля в губернию съезжу, бумаги все, какие надобно, выправлю. Участок мы этот с тобой на паях застолбим, драгу поставим. Всё золото, Демьян, наше будет! Нутром чую, на Золотую речку ты, Демьян, набрёл. Вот она, оказывается, где – под землёй, родимая, а наши дурни её по всей тайге ищут.
Определив Демьяна в нумер, Карась вместе с самородками куда-то исчез. Демьян повалялся на мягкой перине, похлебал принесённой татарином ухи, допил штоф, и стало ему скучно. Душа просила праздника, а на постоялом дворе был как раз тот редкий день, когда никто не пировал. Да и пировать было некому, постояльцев вместе с Демьяном было три человека. Накинул Демьян тулупчик и вышел во двор.
Зимний вечер уже вступил в свои права, и на дворе вовсю хороводила метель. Постоял Демьян, потоптался, малую нужду справил за углом амбара. Скучно! И тут почудились Демьяну звуки тальянки, и что вроде бы на другом конце Разгуляевки высокий женский голос затянул песню жалобную.
Встрепенулся Демьян, и пошёл туда, где песни развесёлые, да пляски до утра, где девки молодые да горячие. А вокруг ночь, вьюга и только месяц-бродяга в голубом сиянии бредёт заодно с Демьяном по бездорожью. Остановился Демьян, огляделся и видит, что забрёл за околицу, вокруг могильные холмики, да кресты в лунном свете зловеще чернеют. Испугался Демьян, назад поворотил, не до праздника теперь ему, дай бог назад живым вернуться.
Долго брёл Демьян, да только Разгуляевка где-то в ночи затерялась: ни огонька, ни лая собачьего. Остановился Демьян передохнуть, огляделся: вокруг ночь, да вьюга-злодейка завывает. Знал Демьян, что нельзя останавливаться, нельзя на снег садиться, да только сил нет, и водка в сон клонит.
– У-у-с-ни-и-и! – завывает вьюга!
– Нельзя спать! Нельзя! – бормочет Демьян, но ноги сами подгибаются, манит постель белая снежным пухом.
– У-у-с-та-а-а-л! – поёт вьюга, и сон мягкой лапой валит Демьяна на снег.
– Нельзя спать, никак нельзя! – чуть слышно шепчет Демьян и проваливается в смертельный сон.
Снится Демьяну, что вокруг весна, и что не снежинки кружат, а яблоневый цвет облетает. Солнышко тёплое, ласковое, нежно касается его своими лучами, и сам он, молодой и красивый, в красной вышитой рубахе и сапогах лаковых, стоит на пригорке, а на лугу в ярких лентах и сарафанах нарядных девки
