петлях. Большой Посад…
Солнечное утро рассыпалось по улице радугой мелких капель росы. Вот куры, опасливо поглядывая на дремлющего под воротами пса, прохаживаются по траве.
Мужик в поношенной рубахе и новеньких, но уже грязных, портах, выходит из ворот напротив с лотком, накрытым тряпкой, и по улице сразу же разливается запах горячих пирогов. В город торговать пойдёт.
Чертолье – ещё не Москва, Большой Посад.
Девушка в обыденном сарафане прошла с коромыслом на плече.
Со стороны вала проскакал всадник в ярком оранжевом кафтане – нарочный; стук копыт разбудил пса, и он, потянувшись, несколько раз глухо тявкнул на успокоившихся было кур. Со стороны монастыря со скрипом показалась телега, нагруженная горшками, корчагами и прочей гончарной утварью.
Два мужика – скорее всего, отец и сын – идущие рядом с телегой, одеты в армяки: видно, поднялись ещё по холодку, затемно. Лица у обоих красные, потные, но армяков не снимают. Беседуют о чём-то.
Босоногий мальчишка пробежал мимо, споткнулся, чуть не упал под копыта лошади гончара и немедленно заработал от него подзатыльник. Младший из мужиков что-то спросил, мальчишка громко, но неразборчиво ответил – ясно было слышно только «батюшка» и «храма Афонасия-Кирилла». Понёсся дальше. Послышались звуки дудки – где-то вверх по улице заспавшийся пастух собирал стадо.
Вот оно! Настроение. Самое главное для меня – не столько передача информации, сколько настроения, духа времени. Информацию в наше время можно и в сети найти – там этого счастья полно. А рассказать так, чтобы экскурсант себя прямо в средневековье ощутил – вот это искусство! Там ему уже можно и про аркатурно-колончатые пояса, и про соляные бунты, и про нездоровое количество жен Ивана Грозного – всё поймёт, всё прочувствует.
Просто должна быть какая-то зацепочка для него, ключик от двери в минувшие века. Что-нибудь понятное, но неожиданное, какая-то мелкая деталь… Например, что в XV веке не пили чай, что не было картошки и помидоров… Что если женщина прилюдно снимала с мужчины пояс, его честь была безвозвратно утрачена… Что хлеб ломали, но ни в коем случае не резали – это считалось почти святотатством…
Именно такие короткие, не имеющие особого значения подробности и оживляют всё, что рассказывает экскурсовод. Только тогда его рассказ завораживает, его начинают слушать, как слушали в былое время гусляров и сказителей, поддаваясь очарованию древней былины, в которой герой-богатырь, оскорблённый князем, не в силах жить дальше, убивает себя. А слушатели, обычные крестьяне, забывали о том, что согласно православной вере это – чудовищный грех. Они все были там, в том времени, когда о подобных поступках слагались песни… когда их считали благородными.
Так и сейчас турист, вернувшись с экскурсии, не вспомнит через день даже имя экскурсовода – что уж говорить об авторе текста – а лицо какой-нибудь девушки с коромыслом, пригрезившейся ему во время рассказа останется в памяти навсегда.
Я откинулся
