стихия превратилась в обезумевшую стену огня, к которой не было ни подхода, ни подступа. Пылали обе башни, тлели деревянные колья палисада на валах, то и дело с треском подламывались балки и поперечины. И наконец дома начали валиться с грохотом, рассеивая вокруг пылающие знаки пожара.
Крик взлетел, когда по улочке с топотом пролетел табун горящих, обожженных лошадей с тлеющими гривами, со следами огня на спинах. Они ворвались в человеческую толпу, валя и топча мужчин, женщин, детей, пролетели по майдану, мечась, разворачиваясь, наконец, нашли дорогу наружу; перекликаясь ржаньем, визжа от ужаса, ушли через сгоревшие ворота. В пылающих сараях мычала скотина, разбивала рогами стены из лозняка и глины, рвалась наружу, испуганная, отупевшая, нанизывала на рога людей.
Дзергонь умирал. Подходил к концу, пылал на жертвенном костре для стрыги. А на майдане, ослепленный пламенем, опаляемый жаром, бьющим от огня, впустую бился у столба Грот. Хотя он кричал, просил и молил, никто его не слушал, никто даже не поворачивал головы; все неслись к пожару, спасать добро, гасить, помогать… хотя смысла в этом уже не было…
Наконец, кто-то пробежал рядом – двое. Остановились на миг.
– Что же ты наделал, инок! – узнал он голос Венеды. – Что же ты наделал? Отчего ты не убил стрыгона?
– Случилось как случилось. Око´л совершил преступление, а потому, как древний Толос из века камня, будет он предан огню.
– Ты выставил меня и ребенка на смерть! – крикнула она. – Проклятый жрец, гореть тебе! Пусть Стурмир или стрыга вырвут тебе сердце и кишки! Чтобы ты умер в муках!
– Я сделал, что ты просила!
– Ты уничтожил место, где мы прятались!
– Помоги мне!
– Стой тут и умирай! Чтоб тебя испепелило! – крикнула она. – Я с тобой закончила!
Схватила за руку сына, который спокойно стоял среди огненного безумия, сбежала в темноту, к вратам, к башне, преследуемая сверканьем огня.
Грот кричал, дергался, но ремни держали крепко. Огненное дыхание смерти становилось все ближе, стена огня окружала уже весь майдан…
Рассвет осветил горы, покрыл луга и пастбища росой, отделил от полей темно-зеленые линии лесов и боров. Отразился сиянием в узких изгибах Санны.
Дзергонь догорал. Превратился в гарь, в темный круг углей и остатков домов, окруженный кольцом осмоленных валов. Полосы дыма вставали к небесам, ветра не было, а потому походили они на гигантские темные колонны.
Обитатели, рыдая и крича, грозясь богам либо моля их о милосердии, шли на пепелища в поисках остатков добра, переворачивая обугленные бревна, отбрасывая горячий пепел.
Только Стурмир не смотрел на руины двора, не обращал внимания на жалобы женщин. Перемазанный грязью, пеплом и сажей, с обгоревшими волосами, он шел в сторону майдана. К столбу, к которому привязал Грота.
Шел за местью.
Но ее было не на кого обрушить. Столб стоял, накрененный,
