нас спасет, – подхватил волхв. – Принесет очищение. По домам, братья! И побыстрее!
И вдруг, о чудо, толпа начала растекаться, исчезать по улочкам. Они, оставшиеся, слышали щелканье запираемых окон, скрип деревянных петель, на которые были насажены двери, громыханье опускаемых засовов, последние поспешные шаги, лязг оружия, а после установилась тишина, от которой звенело в ушах.
Спускались сумерки, а Халь, луна призраков и духов, светил все сильнее, будто не желая уступать места солнцу. Тени под хатами углублялись, а потом из укромных уголков око´ла принялся наползать мрак.
– Есса, что они с нами сделают? – рыдала женщина.
– Тише! Тише, Редовия! – стонал ее муж. – Дай мне только время, я тебя освобожу!
– Праотец, спаси нас и пребудь с нами, – молил кто-то из пленников.
– Проклятые сучьи дети! Вы, кобыльи полюбовники! Выблядки городских шлюх, Велес вас на хрену вертел! Хер вам в сраку, мудаки! – орал, кажется, последний в ряду.
А потом замолчал, потому что почувствовал то же, что и все. Резкий внезапный холод, а вместе с ним – запах леса, вонь гниющей листвы, шерсти, диких трав, растений. Буйная, рвущая, вызывающая в памяти образ животного, запретного аромата женского лона.
Грот почувствовал знак, присутствие, которое порой ощущал в глубине лесной чащи. Ледяной, холодный клубок мыслей, дикой воли, безумия и уничтожения. Пришел ужас. Все дергались, тряслись у столбов, губы Грота не хотели слушаться, а потому он повторял в глубине своей души и сердца, словно спасение: «И выведи нас, Есса, из глубокой чащи. Зажги нам свет в пути, чтоб были мы в безопасности от искушений злого Волоста. И от его бесовского помета. Выведи нас туда, где выстроен сбор Праотца. Напомни нам наши права, отпусти грехи и проступки наши, чтобы не искушал нас бес и лес, знаки и кумиры».
Что-то прошло слева от инока. Медленно, как кот, а не как призрак. Голое, гибкое, на четырех лапах, из которых с каждым движением высовывались, будто корни деревьев, когти, втыкающиеся в землю. Укутанное в дикий хмель и плющ; с раскидистыми рогами, словно у оленя-вожака. С длинной мордой, волчьими клыками, размазанное, словно бы между ним и Гротом была стена разодранного, волнующегося тумана.
«Конец, конец, конец!» – стонал безголосо инок. Его, как и остальных пленников, охватило ледяное спокойствие.
Создание замерло, голова быстро обернулась: вправо, влево. Глаза светились как фонари.
Оно выбрало!
Прыгнуло как злая тень, как мара! За этот единый миг Грот помер и родился наново.
Думал, что тварь бросится на него, но так не случилось. У него не нашлось отваги, чтобы жертвовать собой за остальных, страх был слишком велик…
Тварь одним движением сомкнула челюсти на теле Редовии. Он отчетливо услышал влажное, жуткое чавканье, будто кто-то кинул кусок мяса в грязь. Рядом закричали, заорали жутко; крик тут же оборвался, когда тварь дернула башкой, вырывая женщину из пут, которыми та была привязана
