но расходиться никто не спешил. Опыт подсказывал: неминуемо продолжение. Под шумок Перелыгин спустился вниз. Там его уже поджидал Егор Савичев. При знакомстве они шутливо представлялись: «Два Егора из кино – там два Федора, а мы Егоры». Перелыгин был на четыре года старше. Это иногда будило мрачные воспоминания у Савичева, и тот, надсадно вздыхая, протяжно произносил: «Ко-не-чно». В этом «конечно» звучала горькая тоска зависимого существования младших от старших в дворовой иерархии, а оба Егора жили в одном дворе, учились в одной школе, потом на одном факультете и теперь вот трудились в одной газете.
Если Перелыгин был среднего роста, рус, подтянут, давно стал кандидатом в мастера спорта, то Савичев выглядел полной противоположностью – темноволосым толстоватым верзилой-увальнем с круглым добрым розовощеким лицом и хитрющими темными глазами за очками в золотой металлической оправе, выдававшими его готовность к проделке или розыгрышу.
Они прошли мимо сквера с бронзовым памятником Ленину, установленным в городе через год после его смерти. Одной стороной сквер выходил к гостиным рядам, сооруженным в конце восемнадцатого века. Теперь там расположились магазины.
Поднявшись по ступенькам, они взяли в гастрономе две бутылки портвейна и двинулись вверх по улице. Это был живописнейший уголок старого города, где не ощущалась строительная лихорадка новых районов. Древние фасады ветшали, осыпались, их заново штукатурили, красили, и все повторялось. Время пыталось взять свое, но, вероятно, кто-то понимал, что историю лучше содержать в чистоте и опрятности. Если за этим не следить, прошлое разрушается, оскверняется, зарастает сорной травой, и тогда может возникнуть искушение пригнать бульдозер и сровнять с землей старый хлам, дабы уступить место новой сказке.
Свернув у педагогического института, они зашли в «гадючник», как по всей стране называли подобные заведения. В них с утра до вечера торчали люди, желающие не только чего-нибудь съесть, но имеющие веские причины выпить.
Буфетчица Валентина, пышная, шустрая, вытравленная перекисью блондинка с окольцованными массивными золотыми перстнями толстыми пальцами, приветливо поздоровалась, посоветовав:
– Рыбку под маринадом возьмите. – И, наливая по двести в граненые стаканы, шепнула: – Только с оглядкой, осторожней, проверяют нас.
Они устроились за столиком, под предупреждением на стене, что распивать принесенные напитки запрещается, опустошили стаканы, достали из дипломата бутылку и налили еще.
Посещение забегаловки входило в придуманный ритуал. «Чтобы всплыть, надо оттолкнуться от самого дна», – заплетаясь языком, изрек Савичев, когда они забрели сюда случайно после его командировки на БАМ с первым областным комсомольским отрядом. Там Савичев жил в палатке, рубил вместе со всеми просеку под ЛЭП.
Из Тынды он вернулся, будто из «Затерянного мира»: возбуждение сменялось подавленностью, опубликовав несколько добротных текстов, он затаился. Тогда-то они, прихватив портвейна, и забрели в этот гадючник
