И дело не в том, что Джон был тридцать пятым президентом великой страны, и не в его гибели, а в том, что он действительно уникален и в силу своей уникальности просто не мог не быть президентом Америки!
Большая часть личного архива уничтожена, потому что это действительно личное.
Просматривая письма, записи, наброски, расписания, просто какие-то листки, на которых написана пара слов, сейчас уже не вспомнить, по какому поводу и что означают, а когда-то показавшихся важными настолько, чтобы их не порвать и не выбросить, я вдруг задумалась.
Джон Фицджеральд Кеннеди, которого обычно звали Джеком, несмотря на всю его кажущуюся открытость, оставался таинственным незнакомцем даже для самых близких людей – родных и друзей. Его знали таким, каким Джек предпочитал себя преподносить.
Всем. Всегда. Во всем.
О нем уже написано и еще напишут множество книг, раскроют секретные пока материалы, изучат каждый день жизни и особенно президентства, попытаются объяснить его успехи и неудачи, расскажут о странностях, болезнях, многочисленных романах, о достоинствах и недостатках… Раскроют все, кроме одного: секрета самого Кеннеди.
Я его тоже не раскрыла, потому не буду ничего «рассекречивать», переиначивать или опровергать. Просто попытаюсь рассказать, что поняла, а что так и осталось для меня загадкой в Джоне Ф. Кеннеди, с которым я прожила десять лет, как жилось до Джека и после него.
Я бы сравнила Джека с подводной лодкой с всегда задраенными отсеками, где каждый, кто был к нему близок, знал только свой отсек. Иногда в один из таких допускались несколько друзей, но никто не имел права заглядывать в остальные. И никто даже из самых близких людей не ведал, какова же вся лодка.
Я не исключение, для меня тоже отводилась своя каюта, в которой могло быть комфортно или нет, иногда совсем невыносимо, но я понятия не имела, что творится на душе у Джека, если он не желал ее приоткрывать.
Мне могут возразить и просто не поверить: самый улыбчивый и дружелюбный президент, каких только знала Америка, способный зажечь проникновенной речью тысячи собравшихся, внимательный слушатель, открытый для любого, буквально символ общительности – был замкнутым? Но это так. Да, Джек всегда окружен людьми, друзьями, которые готовы пожертвовать ради него репутацией, карьерой, головой наконец, но открыт всегда лишь до той черты, которую сам установил. И не просто черты, а в той области его жизни и доверия, к которой относил друга. Он каждому приоткрывал лишь частичку себя, но не отдавал себя никому.
Я тоже была допущена лишь к части личности Джека. Даже став матерью его детей, не получила права на не предназначенную мне территорию, оставалась в своем отсеке.
За ним велось круглосуточное наблюдение не только в Белом доме, президент находился под присмотром и охраной службы безопасности даже в собственной спальне, события каждого дня известны Гуверу в мельчайших подробностях. Джек не чурался даже Гувера, как бы к нему ни относился, но самый открытый президент одновременно оставался самым закрытым и для Гувера тоже. Они могли знать, что делает тело Джека, но датчики движений его души отсутствовали. И, уверяю, никто не постиг до конца настоящего Джона Фицджеральда Кеннеди, никто.
У Джека были сотни ипостасей, и какой он поворачивался к человеку, зависело от того, зачем человек ему нужен.
Мама всегда говорила, что я злопамятна. Наверное, это так, я надолго запоминаю обиды и не умею прощать, особенно тех, кто так или иначе обидел моего мужа или моих детей. Но и своих обид не прощаю тоже. Единственный, кому я простила все, что можно и даже нельзя простить, – Джон Фицджеральд Кеннеди, не президент – человек.
И еще один повод что-то написать хотя бы для себя. Судьба распорядилась так, что я прожила словно несколько жизней, в чем-то похожих, но при этом очень разных. XX век удивительное время, когда мир менялся от десятилетия к десятилетию так сильно, что мир наших внуков так же не похож на наш, как наш на мир наших бабушек.
Америка 30-х и Америка 80-х словно две разные страны. Мне посчастливилось жить в оба эти периода, потому я могу проиллюстрировать изменения собственным примером.
Когда я родилась, женщина была всего лишь приложением к мужчине, его тылом и потому всегда на шаг позади. Уделом вдовы являлось немедленное новое замужество, работающая женщина, если она не продавщица, секретарь, телефонистка или работница на фабрике, была скорее диковинкой, чем правилом.
Сегодня никого не удивляет работающая вдова президента Соединенных Штатов.
Ни Элеоноре Рузвельт, ни Бэсс Трумэн, ни Мейми Эйзенхауэр в голову не пришло бы работать, как обычным американкам. Я делаю это не ради заработка, а потому что хочу, чтобы мои способности чему-то послужили, мне интересно жить сегодняшней жизнью, а не только воспоминаниями.
Удивительно, но Америка, раньше полагавшая, что мой удел
