Она почти исчезла в огромном кресле, и Анна с неудовольствием, со странной ревностью отметила, что Мари ничуть не изменили прошедшие годы. Те же серые, словно пылью припорошенные волосы, то же невыразительное, с мелкими чертами, личико, на котором выделяется лишь крупная темная родинка. Платье… она всегда носила такие, мешковатые, нелепые, призванные подчеркнуть и недостатки ее, и положение.
– Разве он бы позволил ей не приехать? – поинтересовался Ференц. Он устроился в кресле вальяжно, закинув ногу на ногу, а в руке его появился бокал с коньяком.
– Анна, милая! – Витольд обнял ее, дыхнув в лицо перегаром. – Как я рад тебя видеть!
– А я уж как рада! – Анна высвободилась из его объятий, с трудом сдержавшись, чтобы не скривиться. Все-таки до чего они все здесь дошли… она сама, Витольд, Ференц, похожий на злого ангелочка. Его изводит не совесть, но собственные пороки. И Франц мог бы не тратиться, еще немного, и Ференц уничтожит себя сам.
Мари… Мышка-Мари, извечная спутница Ольги, тень ее, которая так и осталась тенью. И, с тенями сроднившись, следит за остальными. Темные глазки поблескивают, а на лице улыбочка застыла. И Анна не без отвращения отметила мелкие, острые какие-то зубки.
Все молчат. Знают, зачем здесь собрались, но ни у кого не получилось отказаться от приглашения. Деньги на многое способны, и Франц купил. Каждого в этой комнате купил. Как игрушку.
Несчастный ребенок, который притворяется взрослым. Анна слышит его боль и… и ничего не сделает. Душа – не разбитая коленка, так просто с нею не справиться.
Молчание было прервано открывшейся дверью. И на пороге возник Франц. Все-таки изменился, и сильно. Красавец? Пожалуй, того демонического типа, который так Ольгу отталкивал. Невысокий для мужчины, он раздался в плечах, да и вовсе фигура его обрела ту внутреннюю гармонию, которая приковывает женские взгляды. Ему не нужны сюртуки с подбитой ватой плечами…
Анна покосилась на Ференца, словно опасаясь, что он догадается о ее мыслях. А Ференц смотрел на противника и кривился. Привык быть единственным, на кого смотрят? Или же просто раздражают перемены, с младшим братцем произошедшие?
Витольд вновь в полудрему впал и, кажется, появления хозяина дома не заметил. А вот Мари смотрит на Франца… жадно? Пожалуй.
Разве что не облизывается.
Франц же, окинув комнату взглядом, произнес:
– Рад, что вы сочли возможным откликнуться на мое приглашение.
Голос его, низкий, с хрипотцой, заставил Анну вздрогнуть. Возникло вдруг престранное желание прикоснуться к темным волосам, провести ладонью по щеке, стирая пятна лихорадочного румянца, обнять, прижать к себе.
Успокоить.
Не позволит. И тогда оттолкнул, а сейчас… кто она? Некрасивая, рано постаревшая женщина, которую Франц, ко всему, считает виновной. А ведь считает, иначе не позвал бы. Оправдываться? Хватит. Все, что должно было быть сказано, Анна уже сказала еще тогда. А теперь… она устала бороться.
