стеной. Подслушивать будет.
– Почему? – Машка от обиды уронила очищенную картошку не в кастрюлю с водой, а в мусорное ведро.
– По кочану, – буркнула Галка и, вздохнув, пояснила: – Клиент важный? Важный. Деньги платит хорошие?
– Очень.
– Да еще и аванс дает… и что ж на этакий жирный кусок не нашлось желающих? Или думаешь, что у этой твоей грымзы знакомых нет на такое теплое местечко?
В словах сестры имелся резон.
– Ну…
– Гну, – оборвала Галка, щедро посыпая куски курицы приправой. – Сама подумай: они берут девочку почти что с улицы и с ходу подсовывают выгодный контракт.
– Но отказаться я не могу…
И работа нужна, как ни крути. Даже если клиент попадется с претензиями…
– Еще и из города увозят. На остров. Ты хоть понимаешь, что деваться тебе с этого острова некуда будет? А если тебя там… – она покосилась на младшую и рукой махнула, мол, сама поймешь. И вот как-то нехорошо стало на душе после этакого Галкиного предположения. Кто знает, что понадобится этому Мефодию Аристарховичу на самом-то деле?
– Если что, – Машка решила не отступать – в конце концов, она уже подписала контракт, – я тебе позвоню… пожалуюсь.
И Галка со вздохом повторила:
– Дура ты, Машка, ой дура…
Вид бумаг вызывал отвращение. И Мефодий просто сидел в кресле, упершись обеими руками в виски. Долго сидел. И лишь стук в дверь – надо же какая вежливость – вывел его из задумчивости.
– Можно? – в щель проскользнула Софья.
Переоделась. На лиловой хламиде, скрывавшей пышные формы ее, сверкали бисерные бабочки. На внушительном бюсте Софьи возлежало ожерелье из синих и желтых стразов, а запястья украшали массивные браслеты, скорее напоминавшие кандалы.
– Федечка, ты не занят?
Она прихорашивалась. И рыжеватые волосы с потемневшими корнями зачесала наверх, пытаясь добавить себе роста. Припудрила круглое лицо, наложила тени, и глаза подвела черным карандашом.
– Федечка, – она приближалась бочком, и пухлые пальчики перебирали камни ожерелья. – Ты же не сердишься на Гришеньку? У мальчика просто период такой…
– Мальчика просто пороли мало.
Гнев отступил, и остался стыд – все-таки позволил гаденышу вывести себя из равновесия.
– Он совсем не думает, что это ты убил Кирилла.
Слово было произнесено.
– А кто тогда?
Софья отвернулась к окну, и лицо ее вдруг утратило обычную свою сдобную мягкость, которая столь раздражала Мефодия.
– Ну же, Софи, ты сама сказала про убийство, – Мефодий поднялся и подошел к ней.
Духи.
Цветочные. Такие знакомые. Ненавязчивые, хотя и вылила на себя Софья полфлакона.
Она?
Мефодий попытался представить Софью, разгуливающую по ночам в белом балахоне.
