спокойное место на пять «толстых», а нарвался Бог знает на что. С неохотой он признал, что загадочные намеки Сарагосы будоражат воображение и вселяют романтические мечты – примерно такие же, как речи офицеров из военкомата, вербовавших его некогда в спецназовский батальон. Воспоминание об этом, как и о сибирской тайге и заирских болотах, было не из самых приятных, и он решил считать слова плечистого шуткой. Скажем, умный полковник дурачит глупого сержанта… Тут ясно, у кого все козыри на руках: шеф есть шеф, и остается только пасовать.
Криво ухмыльнувшись, он сказал:
– Лучше уж в кабак… Ну, в бар – хоть в этом самом Чикаго.
– Чикаго не обещаю, но что-нибудь в подобном духе мы сообразим. Сообразим, будь уверен! Отправишься ты в свой кабак, посидишь часок-другой, погудишь, потом скажешь четыре волшебных слова и вернешься прямиком в это самое кресло. Вся недолга! Только постарайся Т а м, – Сарагоса с многозначительным видом ткнул пальцем куда-то вверх, – не ввязываться ни в какие истории.
– А на что я гудеть-то буду в этом кабаке? – Сунув руку в карман, Кирилл вытащил пару мятых «гагаринок» и сморщился. – На наши, что ли, на «деревянные»? На них и минеральной не подадут!
Его шеф, в задумчивости поигрывая бровями, направился к столу.
– Это ты верно заметил, – бурчал он, роясь в ящике. – На наши, будь они неладны, не подадут… ни в Чикаго не подадут, ни в Париже, ни на Гавайских островах… ни в том заведении, куда тебя отправит Доктор… Вот, держи! – Он бросил Кириллу что-то блестящее, мелодично позванивающее, золотистое.
Обручальные кольца… Три штуки, самого простого вида, без гравировки и украшений… Кирилл заметил, что проба внутри стерта.
– Одно надень на палец, остальные – в карман! – распорядился Сарагоса. – Мне еще не встречались кабаки, где б не шла такая валюта. Отпустят тебе чего-нибудь, я уверен… на девочку, может, и не хватит, а на пойло, закуску и сигареты – в самый раз! – Он повернулся к окну и повелительно взмахнул рукой. – Ну, Доктор, давай! Клиент ждет. Ты ведь слышал, куда ему нужно попасть, э? Вот и отправь, только ненадолго.
– Это уж как получится, – вымолвил тощий, вставая. Голос у него оказался скрипучим и резким, похожим на карканье ворона.
Затем, не сказав больше ни слова, он в три долгих шага пересек комнату и склонился над Кириллом – так низко, словно хотел клюнуть его носом в лоб. Лицо Доктора было бесстрастным, как у египетской мумии.
Невольно вздрогнув, Кирилл откинул голову, да так и не смог опустить ее – шея вдруг одеревенела. Теперь он смотрел прямо в физиономию тощего, уставившись на него будто во сне, не в силах оторвать глаз от розоватых зрачков на бледном челе альбиноса; казалось, он внезапно превратился в кролика, зачарованного змеей. Затем стены комнаты вдруг помутнели, потолок взмыл куда-то ввысь, паркет под ногами затянуло зыбкой мглой, яркий июльский полдень за окнами сменился сумеречным светом вечерней зари, а фигура Сарагосы, маячившая у стола, уплыла вдаль, растаяла, слившись с сейфом и стенами,
