час работы я так упарился, что аж колени затряслись. Теряю форму! Прислонился спиной к земляной стене, вытащил сигарету и с наслаждением затянулся. И вдруг сверху услышал что-то странное:
– Са-а-лавей мой, са-а-алавей. Га-а-аласистый са-а-алавей!
Вот уж никогда не слышал, чтоб на кладбище кто-то пел! Заинтригованный, я вылез из могилы, уселся прямо на груду свежевыкопанной земли, от которой шел пряный запах, и огляделся. Кругом – день как день: обычный майский денёк на нашем кладбище – солнышко пригревает, могилки зеленеют свежей травкой…
И тут снова слышу:
– Са-а-алавей мой…
И, наконец, вижу чудо природы, от которой исходит «ария»: молоденькая девчушка в невообразимо стильно разодранных джинсах, с сумкой ниже колена и какой-то удивительно уморительной физиономией.
Я выплёвываю изо рта окурок и начинаю присвистывать, стараясь попасть в такт. Получается недурно: по части художественного свиста я всегда был на высоте.
Какое-то время мы с этим чудом составляем прекрасный дуэт. И настолько это замечательно у нас получается, что через минуту она уже заливисто смеётся и подходит ближе.
Эх, если б я не был в этой дурацкой спецовке! Мы бы с ней… соловьями. Но гонора не теряю.
– Откуда такая редкая птичка? – спрашиваю.
Но та меня совсем не слышит, зато разглядывает с любопытством.
– Вау, чувак, – говорит. – Да ты гробокопатель?
Отрицать сие бесполезно, да, впрочем, и незачем: почему-то моя профессия вызывает у девицы дикий и необузданный восторг. Она радостно трясёт своей гнедой гривой и говорит странное:
– Типа тень отца Гамлета, второй могильщик, и всё такое?
О чём это она – я не понимаю, но улыбаюсь: её восторг мне льстит. А ещё я – человек опытный, не мальчик уже, слава богу, поэтому на пике её восторга стараюсь поймать:
– Дай свой телефончик, пташка. Споём как-нибудь!
Видно, что она в некотором сомнении. Но быстро выходит из положения: запоминай, говорит, гробокопатель, и строчит пулемётом цифирки. Думает – ни в жисть не запомню. Ошибается: теперь её телефончик уже у меня!
– А имя? – развиваю я успех.
Но та, по-моему, уже пожалела о случайном знакомстве. Вдруг отпрыгивает козочкой и говорит грубо:
– Трахнуть меня вздумал, козел страшный? Своих жмуриков трахай, некрофил!
И, видимо вполне удовлетворенная произведенным эффектом, поворачивается ко мне оттопыренной попкой.
Я хватаю ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Вот те и «пташка»! Таких пигалиц надо вежливости учить! Ну, – думаю, – сейчас ты у меня запоёшь!
Выхватываю из земляной кучи камушек, чтоб в руку лёг удобно и швыряю ей вслед. А камни, надо сказать, я кидаю даже лучше, чем свищу. Но тут маленько опростоволосился: хотел только пугнуть, а вышло… Нехорошо, в общем, вышло: угодил камушек моей пташечке ровнехонько по затылку, и она упала, как подкошенная.
Ё-моё!
