применительно к Саддаму Хусейну.
Самое активное противодействие эрцгерцог встречал в родной Вене. Особенностью габсбургской монархии было несовпадение политического центра империи Вены и ее экономического центра – столицы Богемии Праги. Антагонизм между венской и пражской элитой был чрезвычайно силен. Производя 70 % промышленной продукции империи, почти всю ее сталь и оружие, богемцы вполне в духе эрцгерцогских реформ требовали большего участия в управлении страной. Венцы, естественно, этого не хотели и опасались, что породнившийся с видными чешскими аристократами эрцгерцог перераспределит теплые местечки австрийской госслужбы между своими родственниками и земляками: замок Конопиште, где эрцгерцог в основном и жил, находился недалеко от Праги. И Стефан Цвейг, к примеру, вспоминал, что венцы восприняли известие о гибели эрцгерцога абсолютно равнодушно.
Еще более люто эрцгерцога ненавидели венгерские дворяне, которых он хотел сделать равноправными участниками новой федерации. Человек, собиравшийся отобрать у мадьяр завоеванное во время революции 1848 года право угнетать румын, словаков и сербов, был в Будапеште форменной персоной нон грата.
Но и чешская элита по отношению к идее сильной Австро-Венгрии раскололась. Ее либеральная часть выступала уже не за усиление своих позиций внутри этой империи, а за выход из нее. Говоря о временах богемского короля Отокара Пржемысла, управлявшего и Богемией, и Австрией непосредственно перед первым Габсбургом Рудольфом, лучший друг Антанты Томаш Массарик многозначительно заметил: «Были мы до Австрии, будем и после нее». Действительно, перспектива отделить от слаборазвитой аграрной империи территорию, на которой производилось 70 % всей ее промышленной продукции, 90 % угля, 90 % стали, 100 % тяжелого вооружения, не могла не вскружить голову молодой чешской буржуазии. Поэтому богемские немцы, составлявшие как-никак 38 % населения провинции и панически боявшиеся чешского национализма, надеялись не на эрцгерцога и даже не на Франца Иосифа, а на Германскую империю. Именно в Богемии действовала партия пангерманистов, настроенная и проберлински, и антикатолически.
Еще больше врагов эрцгерцог нажил за границей. Практически как о решенном после его воцарения деле говорилось о вторжении в Италию с целью восстановления светской власти Папы Римского. Не исключено, что именно на эту операцию эрцгерцог спрашивал согласия у главного участника Тройственного союза кайзера Вильгельма во время встречи в начале июня 1914 года в Конопиште. Так что посол Италии в Вене Альдровани в своих мемуарах называл эрцгерцога открытым врагом Италии абсолютно заслуженно. Действительно, победоносная война против Италии, да еще под таким благовидным предлогом, могла решить множество проблем сразу.
Наставляя своего подчиненного, начальника австро-венгерского генштаба Конрада фон Гетцендорфа, эрцгерцог недвусмысленно предостерегал: «Если мы предпримем что-нибудь против Сербии, Россия встанет на ее сторону, и тогда
