rel="nofollow" href="#n21" type="note">[21] моих народу. Что там деется?
– К зиме, государь, еловыми лапами стволы обвиваем от зайцев, – оживленно заговорил Данила Константинович. – Прошлый год во многих местах кору сгрызли окаянные. Опричь того, вишню прорежают, вельми густа стала. Да еще молодые яблоньки соломой яз велел окутать от морозу, а от корней до половины их тоже елью обвили.
– А как малина? – спросил Иван Васильевич.
– Малину-то в октябре еще, вборзе, как лист опал, проредили. Все старые побеги вырезали.
– А много ль, Данилушка, от садов-то ныне прибытка было? – поглядывая искоса, спросил великий князь.
– Великие прибытки, государь. Малины много свежей на торгу продали, да и вишни тож. Более же того яблоков продано было, просто из рук рвали. Больно хороши у тя, государь, яблошны сады-то. Да собе, на княжое семейство, сколь всего на зиму в запас пошло: и на наливки вишневые и малиновые, и на сухое варенье из малины, вишен да смородины – почитай, пудов двадцать всего-то; яблоки же кадками моченые стоят, да все подклети сушеными на нитях завешены.
– Ну, а на торгу сколь на деньги-то продано?
– Да ежели считать, государь, все: и яблоки и ягоды, то на десять рублей московских[22] с лишком взяли.
– Вельми добр прибыток, вельми, – похвалил Иван Васильевич с довольной улыбкой и, помолчав, спросил: – А пошто заяц-то еловых лап боится? Духу их не любит?
– Может, и духу аль вкусу смоляного не любит, а главное то, что когда ветки еловые густо навязаны, ему до коры яблоновой не достать: иглы морду ему колют, более всего нос…
Иван Васильевич усмехнулся:
– Ты вот, Данилушка, по первой доброй пороше устрой так, дабы сынок мой в садах потравил бы с борзыми зайцев-то. Пусть потешится…
– Потешим его, потешим, – подхватил Данила Константинович. – Вреда от сего садам не будет, потому охота малая – всего два коня, а выжловков псари пешие станут со смычков спущать. Княжич с Никитой посередь сада будут, а выжлятники на них зайцев ото всех заборов погонют.
– Добре, добре, – усмехаясь, молвил Иван Васильевич, – а топерь веди ко мне отца дьякона.
Пока великий князь допивал заморское вино, дворецкий привел молодого дьякона. Войдя в княжой покой, он низко, по-монастырски, поклонился князю и, перекрестясь на иконы, сказал звучным голосом:
– Будь здрав, государь, на многие лета. Владыка хочет ведать от тобя, государь, какие речи держать со владыкой новгородским и когда тобе принять его будет угодно?
– Речи токмо духовные, – ответил Иван Васильевич, – о мирских делах ни о чем не баить. А ежели к слову придется, то о собе ничего не сказывать, а новгородцев вопрошать, пусть и сами что хотят, то и бают. Для мирских дел яз ко владыке в помочь дьяка пришлю. – Иван Васильевич помолчал немного и продолжал: – Когда же яз принимать Феофила буду, то о сем сам извещу митрополита, а ране с ним
Десять московских рублей – примерно тысяча рублей XIX века.
