марширует оркестр Электротехнической школы. Над колонной реяли художественные флаги – высокий знак победы на конкурсе военно-духовых оркестров. Теперь по музыке можно было сверять время – ровно в четыре, когда заканчивались лекции, курсанты проходили маршем, радуя ленинградцев бравурными мелодиями.
Когда-то ему, уроженцу Варшавы, потомственному дворянину Владимиру Орлову, до одури хотелось перебраться в столицу империи, стать тайным советником и, кто знает, может быть, даже сделать карьеру при дворе. Лет десять назад казалось, что все складывается как нельзя лучше. Гражданский чин его – статский советник – приравнивался к полковничьему, начальство было им весьма довольно, и перспективы открывались самые радужные. Когда б не война, когда б не революция…
В смутные дни марта семнадцатого года он прибыл в Петроград с рекомендательным письмом к начальнику российской контрразведки Михаилу Дмитриевичу Бонч-Бруевичу. Письмо было от генерала Алексеева, недавнего начальника штаба Верховного главнокомандующего. Окажись оно, как и документы на имя польского коммуниста Болеслава Орлинского, в руках большевиков в иных обстоятельствах – поставили бы Владимира Орлова к стенке и расстреляли по закону революционного времени. Но счастье было на стороне отважных. В суете, царившей первые месяцы в Петрограде, Михаил Дмитриевич отослал бывшего статского советника с новым рекомендательным письмом к своему брату – видному большевику. У того не было времени разбираться, и он отправил товарища Орлинского, как большого специалиста в области криминалистики, работать председателем Уголовно-следственной комиссии Петрограда.
Однажды, когда Болеслав Орлинский уже чувствовал себя вполне комфортно в новом кабинете, дверь широко распахнулась, и быстрым шагом вошел высокий худощавый мужчина с бородкой клинышком.
– Владимир, – вошедший энергично протянул руку. – Рад тебя видеть. Во дворе заметил тебя мельком, решил проверить, – не ошибся ли. Это прекрасно, что ты на нашей стороне.
Орлов, ни жив, ни мертв, пожал руку. Перед ним стоял лично глава Всероссийской Чрезвычайной комиссии, а заодно и знакомец по гимназии – Феликс Дзержинский. За спиной «железного Феликса» маячили фигуры чекистов с маузерами на боку.
«Сейчас он спросит, почему вдруг я превратился из Владимира Орлова в Болеслава Орлинского, и вся радость улетучится в один момент», – промелькнуло в голове статского советника.
Но этот нюанс отчего-то не заинтересовал пламенного наркома. При том, что всего несколько лет назад революционер Дзержинский и следователь прокуратуры Орлов уже встречались вот так же – через стол. В Варшаве, при весьма неприятной для Феликса ситуации. Впрочем, и тогда они не расстались врагами. Орлов понимал его мотивы и даже в чем-то сочувствовал. Последней фразой, сказанной в тот раз, была: «Надеюсь встретиться при совсем других обстоятельствах». Надежда оправдалась. Старое знакомство возобновилось, и теперь член польской социал-демократической рабочей партии Орлинский, приезжая в Москву, останавливался
