разноцветную россыпь тканей, Элоди остановилась как вкопанная. Это был еще один прилавок, заваленный тончайшими шелками – таких ей прежде видеть не приходилось. Перебирая пальцами ткань, она откладывала один рулон за другим. Этот оттенок слишком кричащий, этот слишком бледный, этот слишком темный…
– Это все, что у вас есть? – спросила Элоди у старухи, стоявшей за прилавком. Но та обслуживала высокого мужчину в элегантном наряде – по виду, придворного, – и не обратила на нее внимания. Элоди потянула торговку за одежду: – Я сказала…
– Прекрати, – услышала она голос прямо над ухом. – Перестань вести себя как избалованный маленький ребенок!
Обернувшись, Элоди оказалась лицом к лицу с разрумянившейся Сильвой.
– Да как ты смеешь так говорить со своей будущей королевой?! – отрезала она. Ей хотелось поразить Сильву или даже оскорбить ее.
Что на нее нашло, почему она вообще так заговорила? И почему слова причиняли такую сильную боль?
– Тихо, Элоди, – сказала Сильва. – Следи за языком. Никто не должен знать, кто ты на самом деле.
– Следить за языком? Ах, вот как! А может, тебе лучше последить за своим, прежде чем называть меня избалованным ребенком?!
– Избалованным ребенком? – спросила Сильва растерянно. Она казалась сбитой с толку. – Кто тебя так назвал?
– Ты. Ты сказала…
– Элоди, я ни слова не произнесла. Я просто подошла, а ты набросилась на меня. С кем ты разговаривала?
На секунду рыночный гомон смолк, оставив Элоди в облаке тишины. Кровь пульсировала в ушах. Элоди смотрела на серьезное раскрасневшееся лицо Сильвы и видела только простое беспокойство.
Но тут облако испарилось, и мир снова неожиданно на нее обрушился.
– Мне показалось, я слышу кого-то, – пробормотала Элоди.
Обратно они пошли через прилавки к южной стороне рынка, откуда пришли. Внезапно Элоди почувствовала, что устала от поисков. В конце концов, может, здешний шелк и не был так уж плох.
На ходу она тайком вглядывалась в тени между прилавками. Странный голос она слышала не впервые. Однажды она сидела в большом банкетном зале Вайсеринов, и какой-то старик стал что-то нашептывать ей на ухо. Но тут старика не было. В другой раз она слышала смех в розарии, что был устроен под ее покоями. А ночью голоса доносились из платяного шкафа.
Если Сильва волновалась из-за того, что люди узнают о королевском происхождении ее приемной сестры, то Элоди испытывала гораздо больший страх оттого, что лорд Вайсерин прознает о голосах и решит, что она сумасшедшая. А как только ему откроется правда, он отошлет ее прочь.
Разве не так поступают с душевнобольными?
Может быть, так поступила ее настоящая мать много лет тому назад, когда обнаружила, что с ее дочерью что-то не так?..
Вскоре они очутились перед тем самым прилавком, который разглядывали первым. Элоди указала на ближайший отрез
