так что я и не стал пытаться. Испортить мнение обо мне они не успели, так как во время званого приема на 500 человек мы не сидели за одним столом, да и комплексный обед не давал возможности показать всю молодецкую удаль. Никакого смущения от встречи с их президентом я не испытывал, в отведенное протоколом время держался уверенно, вкратце ответил на вежливые вопросы о себе и изложил свою точку зрения на отношения между нашими странами, что вряд ли кого интересовало; впрочем, и год был 1990-й, и точка зрения довольно жесткая. Помню, я считал нецелесообразным оказание финансовой помощи, будучи уверенным, что ее разворуют, и предлагал проектное вложение средств, причем рекомендовал самим американцам закупать необходимое оборудование и технологию, наивно считая тогда, что они воруют меньше наших, – хотя, может быть, на тот момент времени так оно и было. Да, наивно, но и я был молод и, может быть, поэтому никакого смущения не испытывал; да что там смущения – ни волнения, ни приподнятого настроения. Так, спокойно, кто там у вас на очереди? Буш? Ну, Буш так Буш.
Перед встречей с нашим президентом я себя чувствовал совсем по-другому. Ночью я поймал себя на рабской мысли: а вдруг я ему не понравлюсь? Вот подходит он ко мне и говорит: «А вот вы, Соловьев, мне не нравитесь совсем, и программы ваши не нравятся». Действительно. А почему они ему должны нравиться? И что мне после этого прикажете делать? Глупо улыбаться или тут же эмигрировать? Мне стало очень стыдно за эти мысли. Было довольно сложно от них избавиться, да и признаться самому себе, что где-то внутри меня есть еще капли недовыдавленного раба. Давить и выдавливать!..
Утро было очень холодным, и мы продрогли у этой башни в ожидании завершения проверок. Я вспомнил, как мать учила меня этикету, в частности поведению за столом, и приговаривала: «Представь, что ты на приеме у турецкого посла или английской королевы». Н-да, говоря языком моих детей – королева отдыхает. Путин покруче будет. Когда с мороза мы прошли в Георгиевский зал, то и здесь напряжение не спало. Гигантский круглый стол, стулья, где-то там роятся охранники и в отгороженной зоне – журналисты. Мерный гул и появляющееся чувство голода – должно быть, реакция на стресс. Мы рассаживаемся по местам в соответствии с именными табличками, стоящими на столах, и с нетерпением ждем президента. Вдруг двери распахиваются, и он появляется в сопровождении Владислава Суркова, который идет к своему месту, а президент обходит всех присутствующих и здоровается с каждым за руку. Меня потом часто спрашивали, какой он вблизи. Невысокого роста, я – чуть выше, хотя во мне 175 см. Очень необычный цвет глаз – небесно-голубой. Очень усталое лицо. Рукопожатие плотное, ладонь сухая и холодная. Я подумал, что можно было бы и побороться, но, пожалуй, здесь не место, да и народ не поймет. Мой приятель Умар Джабраилов как-то раз очень справедливо заметил после встречи с высокопоставленным кремлевским чиновником: «Очень приятный и обаятельный человек, только вот не знаю: то ли это его обаяние, то ли его должности».
Предмет
