style="font-size:15px;"> – Да будет так, – прошептал Шимас, не в силах спорить с мудростью своего второго «я». – Злодей должен быть наказан. И для этого я сменю личину, став совсем иным человеком.
Юноша вновь вернулся к сочиненному не так давно альбионцу. Он даже почувствовал, с каким удовольствием ступил на землю после недель плавания по спокойному в эту пору Узкому морю…
Едва сойдя на берег, Шимас и Селим углубились в узкие припортовые улочки. План освобождения был прост, но медлить нельзя было ни секунды. Хотя у приверженцев Аллаха всесильного не в обычае торопиться в торговых делах.
Шимас заколебался.
«Ну что мне мешает просто освободить рабов – и пусть сами выбираются из этой страны как смогут? Разве я отвечаю за них?…»
И пусть никаких рабов не существовало – вернее, они жили лишь в разуме Шимаса. Но уж такой он был человек – всегда просчитывал каждый свой шаг. И потому прекрасно понимал, что, освобожденные и с деньгами в кармане, вчерашние прикованные галерники соблазнятся злачными местами Кадиса, привлекут к себе внимание окружающих, быстро будут разоблачены как беглые рабы и снова окажутся в цепях.
Шимас ощутил под ногами камни главной торговой улицы Кадиса. Одежда его была тщательно вычищена, и он знал, что выглядит настоящим щеголем. Скимитар на перевязи и дамасский кинжал за поясом, знал он, прибавляли значительности, но все равно он выглядел слишком молодо – слишком для того, что намерен был совершить. Нужен был помощник – в годах, достойный вид которого вызывал бы уважение. Селим, шагавший по пятам за юношей, имел слишком свирепый вид, слишком походил на пирата – такой внушит что угодно, но только не доверие.
Кадис, Шимас знал это, сейчас считался одним из великих портов мира, и на его базары съезжались купцы с шелками, специями, камфорой и жемчугом, благовониями и слоновой костью. Сюда привозили на продажу шерсть из Альбиона, меха из Скандии, франкские вина и левантские ковры. В толпе можно было встретить людей всех наций в одеждах на любой манер. Купцы смешивались здесь с пиратами, солдатами, работорговцами и учеными.
Шимас лишь телом был в тиши уютной кофейни. Мысленно он уже повернул в сторону базара, и тут его дернул за руку нищий.
– Подайте милостыню! Милостыню! Ради Аллаха! Хоть несчастный обол!..
Юноша пристально взглянул на него. Ястребиное лицо, худое, с пронзительными глазами и крючковатым, как клюв, носом, лицо, состаренное грехом и затененное коварством… Но в нем светилось и еще что-то, – быть может, проблеск ехидного юмора?
– О отец вшей, – в тон ему запричитал Шимас. – Чего ради просишь ты милостыню? Ты выглядишь как вор и сын воров! Кто же тебе подаст?
В проницательных глазах старика мелькнула искра сатанинского веселья:
– Тысяча извинений, о благороднейший! Сжалься над моей бедностью и слабостью! Милостыни прошу, ради Аллаха!
«Лицо, манеры… а если его отмыть?…»
– О
