никакой заслуги не было. Эта смелость была прямым результатом моей неопытности. Я не знал о так называемой „специфике детского театра“.
А если бы знал? Не писал бы? Писал бы как-нибудь по-иному? Да нет же. У настоящего писателя ведь нет выхода.
В августе 1957 года, за полгода до смерти, писатель подвел итоги своей жизни следующим, уже совсем неутешительным и несправедливым образом:
«Настоящей ответственной книги в прозе так и не сделал.
Я мало требовал от людей, но как все подобные люди, мало и давал.
Я никого не предал, не оклеветал, даже в самые трудные годы, выгораживал, как мог, попавших в беду.
Но это был значок второй степени.
Это не подвиг.
И перебирая свою жизнь, ни на чем не могу успокоиться и порадоваться.
Дал ли я кому-нибудь счастья?…». (Е.Шварц. Дневники.)
Современники, к счастью, были другого мнения.
Когда-то великий русский режиссер Николай Павлович Акимов, первый и единственный поставивший на сцене своего легендарного Театра Комедии все лучшие пьесы Евгения Львовича, заметил, что у пьес его друга «такая же судьба, как у цветов, морского прибоя и других даров природы: их любят все, независимо от возраста».
Многие современники были приятно, а некоторые и неприятно, изумлены тем, что тексты подобного уровня вообще появились на свет божий в стране Советов!
Мало того, были опубликованы!
Мало того, были поставлены на сцене, пусть некоторые из них только по одному разу!
Мало того, автор этих бессмертных текстов уцелел, при жизни почти не имел врагов, зато имел славу, успех у женщин, детей и, что особенно важно, у собак и котов, собственный автомобиль, прекрасную квартиру в Ленинграде, пусть и убогую, но собственную дачу в престижном поселке Комарово, деньги на счете, коллекцию английского фарфора в буфете, не имел долгов и умер в своей постели! Все это они вполне справедливо считали настоящим советским «обыкновенным чудом», случившимся с необыкновенным и не очень советским писателем и человеком во времена, повторяю, совсем не сказочные, переполненные какой-то небывалой доселе запредельной жестокостью, почти сказочной глупостью и бесчеловечностью.
Но как сказал поэт Александр Кушнер, «времена не выбирают, в них живут и умирают».
Вот и Женя Шварц ничего не выбирал.
В том числе и свою фамилию.
Его отец, Лев Борисович Шварц, родом из Екатеринодара, студентом-медиком за излишнее увлечение революционными идеями был сослан из холодной Казани, в которой он учился и где родился Женя, в теплый город Майкоп.
Вместе со своей женой, урожденной Марией Федоровной Шелковой, курсисткой акушерских курсов из Рязани.
Историческое уточнение. Дед Евгения Львовича по русской матери носил фамилию Ларин. В послевоенные трудные годы борьбы всесильного государства с беспомощными космополитами безродными,
