губу.
Или отец мне мягко решил намекнуть, что он готов отойти от дел? Отдать фирму в мои руки?
– Чёрт, Рус, ты мой сын. И, естественно, ты просто обязан быть на этом приёме.
– Кажется, ты грозился переписать завещание в пользу своего пасынка. Так что можешь представлять своим важным друзьям его, а не меня.
Пожал плечами, окатывая внимательным взглядом отца.
Неужели этот бездушный мешок с деньгами забыл, какое число в субботу? Ну что ж, если он не помнит, то я ему обязательно напомню.
Мне нет дела до его богатой тусовки.
– Рус, не зли меня. Пока ты мой сын и получаешь зарплату на фирме из моего кармана, ты обязан слушаться! И повиноваться! Я не потерплю отказа!
Ковалевский – старший взревел.
На его морщинистой шее появились багровые пятна, а руки затряслись мелкой дрожью. Вскочил из-за рабочего стола и навалился на столешницу:
– Слышишь меня?
– Прекрасно слышу, не ори. Но в субботу я никак не могу.
Развёл руками, не сводя с отца спокойного взгляда. Ох, зная истеричный нрав папеньки, смею предположить, что он уже просто на волоске от нервного срыва. А я пока не готов его лишиться.
Как бы то ни было – он мой отец. Единственный родной человек на земле. Я просто не могу его вот так безрассудно потерять. Просто не прощу себе его смерть. Меня, как ни странно, потом загрызёт совесть.
Ну и его жёнушка заодно.
– У тебя свидание?
– Ага, на кладбище. Если ты забыл, то я тебе напомню. В субботу – День Рождения Эммы… Было бы…
Шумно выдохнул. Вцепился за край столешницы.
Я запретил себе говорить с кем-то об Эмме. Запретил произносить её имя вслух. Запретил вспоминать.
И не сдержался.
Потому что эта адская боль внутри меня, которая выжигала моё сердце чёрным пламенем, никуда не делась. Она приутихла, словно заснула, но не исчезла. И сейчас это имя жаром пронеслось по моему телу.
Словно молния. Словно электрическая искра.
Пробежало до кончиков пальцев. Взорвалось, заискрилось.
Эмма…
Словно и не было этих пяти лет отчаяния, горечи, пустоты.
Всё, так же как и тогда. Ничего не изменилось.
– Рус, пора выкинуть эту историю из головы.
Мягкий баритон отца раздался совсем рядом. Повернул голову, уставившись в его зеленоватые глаза, и выдохнул:
– Я не могу утешиться так же быстро как ты после смерти мамы. Я любил Эмму по-настоящему. Она носила моего ребёнка. Была назначена свадьба. Мы строили планы, были счастливы!
Чеканю каждое слово. Сдерживаюсь, чтобы не заорать в голос.
Эта всепоглощающая боль потери любимой вонзилась в моё сердце колючим кинжалом. Ужасная, сковывающая движения, резь.
– Понимаю. Но прошло уже достаточно времени. Разве нет?
– Для меня – нет.
– Даже того мерзавца, который устроил аварию, уже
