Лорелея (сборник). Генрих Гейне

      Когда подступает волшебный миг

      И ширится грудь, вдохновенья родник,

      Берусь за перо я, поспешен и дик, —

      И образ чудесный из слова возник!

      Весь день о ней я тосковал,

      Полночи был во власти грез,

      И тяжкий сон меня сковал

      И к ней мгновенно перенес.

      Как роза юная, она

      Цветет, спокойна и светла.

      Ягнят на глади полотна

      Выводит тонкая игла.

      Так кроток взор, – ей не понять,

      Что я поник, душой скорбя.

      «Ты бледен, Генрих, как узнать,

      Что огорчило так тебя?»

      Так кроток взор, – и странно ей,

      Что горько плачу я, любя.

      «Ты плачешь, расскажи скорей,

      Мой друг, кто огорчил тебя?»

      Так кроток нежный взор, а я

      Готов в стенаньях изойти.

      «Виною ты, любовь моя,

      Что эта боль вот здесь, в груди».

      Она встает, душой светла,

      И руку мне на грудь кладет;

      И разом боль моя прошла;

      И ясен утра был восход.

      Мне в лес бы зеленый! Как дивно там

      Цветы цветут, распевают птицы!

      Умру, и тьма могильной ночи

      Землей забьет мне слух и очи, —

      И не цвести для меня цветам,

      И звонким щебетом мне не упиться.

      Когда я с милою вдвоем,

      То всё идет на лад,

      И целый мир мне нипочем,

      И в мыслях я богат.

      Но лишь объятия ее

      Покину – в сердце мрак,

      Богатство рушится мое,

      Я снова нищ и наг.

      И мнится, несусь я вновь на коне,

      Охвачен силой былою.

      И снова сердце пылает в огне,

      Несусь я к милой стрелою.

      И мнится, несусь я вновь на коне,

      Охвачен силой былою.

      Лечу я в битву, и гнев во мне, —

      Противник ждет меня к бою.

      Несутся, летя, как ветер свистя,

      Луга, берега, ракиты.

      Противник мой и ты, дитя, —

      Вы будете оба разбиты.

      Я отодвинул ржавые засовы

      У врат, ведущих в смутный мир видений,

      Сорвал печати с огненно-багровой,

      Волшебной книги страсти и томлений;

      И то, что в ней прочел я, вечно новой,

      Отобразил я в строках песнопений.

      Пройдут века, забудет мир поэта, —

      Останется нетленной песня эта.

      Излейся, сердце больное,

      Томленье пылкой души,

      Той песней, что давно я

      Таю от мира в тиши!

      Отныне скорбному звуку

      Открыты слух и сердца;

      Тысячелетнюю муку

      Я заклял заклятьем певца.

      Рыдают старый и малый

      И важные господа,

      Цветок прослезился алый,

      И плачет в небе звезда.

      И все эти слезы потоком

      Единым текут на юг,

      Чтоб смыть в Иордане глубоком

      Старинный, тяжкий недуг.