благодарность за то, что я спас вас в Виссерине? После того как вы нарочито пренебрегли моим мудрым советом?
Витари, привольно раскинувшаяся среди поклажи в фургоне, выставила наружу длинную руку.
– Я тоже спасала, не только он. И меня никто не поблагодарил.
Морвир пропустил ее реплику мимо ушей.
– Наверное, мне надо поискать более благодарного нанимателя!
– А мне – более послушного отравителя, к черту!
– А мне!.. Нет, постойте. – Морвир поднял палец, зажмурился. – Погодите.
Он сложил губы трубочкой, сделал глубокий вдох, задержал дыхание на миг и медленно выдохнул. Трясучка подъехал к ним, поглядел, подняв бровь, на Монцу. Морвир снова вдохнул и выдохнул, потом сделал это еще раз. Открыл глаза наконец и до отвращения фальшиво хихикнул.
– Мне надо… перед вами самым искренним образом извиниться.
– Что?
– Я понимаю, со мной… не всегда легко. – Витари язвительно хохотнула, Морвир поморщился, но договорил: – Если я кажусь порой чересчур упрямым, то это потому только, что я всеми силами хочу помочь вам в вашем рискованном деле. Непреклонность в стремлении к наилучшему всегда была моим недостатком. Для человека же, который поневоле должен быть вашим покорным слугой, самым важным качеством является гибкость. Смею ли я просить вас… совершить героическое усилие? Забыть вместе со мной об этом печальном недоразумении? – Он тряхнул поводьями и, когда фургон снова двинулся по дороге, тускло улыбнулся через плечо. – Я уже чувствую ее! Перемену к лучшему!
Монца встретилась взглядом с Дэй, сидевшей с ним рядом. Белокурая малышка, вскинув брови, в последний раз прошлась зубами по яблочному огрызку и швырнула его в поле.
Витари стащила с себя плащ, подставила лицо солнцу.
– Солнце выглянуло. Перемена к лучшему. И… – Она прижала руку к груди, другую протянула к небу. – О-о-о, радуга! Вы слышали, что там, где она упирается в землю, находится эльфийская полянка?
Монца проводила фургон хмурым взглядом. Наткнуться на эльфийскую полянку казалось более вероятным, чем дождаться от Морвира перемен к лучшему. И внезапная покорность с его стороны нравилась ей еще меньше, чем бесконечное нытье.
– Может, он просто хочет, чтобы его любили, – послышался рядом тихий голос Трясучки, когда она стронула коня с места.
– Если бы люди могли меняться вот так. – Монца щелкнула пальцами у него перед лицом.
– Только так они и меняются. – Он уставился на нее единственным глазом. – Когда меняется все вокруг. Мужчины, думается мне, хрупкие существа. Не прогибаются в новую форму. Ломаются. Крошатся.
Сгорают… возможно.
– Как твое лицо? – буркнула она.
– Зудит.
– Больно было – там, у мастера?
– Коль мерить между болью в ушибленной ноге и выжженном глазе, то ближе к заднице.
– Как почти все.
– А
