не выдержал и направился к двери.
– Плащ не возьмете? – спросила Дэй.
– Мне и без него будет жарко!
И, только выскочив из дома во мрак, пронизанный холодным ветром, тут же забравшимся под рубашку, он понял, что жарко отнюдь не будет. Но возвратиться за плащом и не выставить себя полным дураком было слишком поздно. И Морвир стоически зашагал по темному двору дальше.
– Нет уж. – Плотно обхватил себя за плечи руками, начиная трястись от холода, и злобно выругался. Какая-то гуркская шарлатанка какими-то дешевыми фокусами выбила его из равновесия?.. – Сука перевязанная. – Ну, они еще у него увидят. – О, да! – С приютскими няньками он в конце концов расплатился, за все побои. – Посмотрим, кто кого побьет теперь. – Он оглянулся, чтобы убедиться, что за спиною никого нет. – Магия! – Усмехнулся. – Я вам покажу фокусы… И-и-их!.. – Что-то хлюпнуло под сапогом, земля выскользнула из-под ног, и Морвир с размаху шлепнулся в грязную лужу.
– Да будь оно все проклято!..
Хватит с него героических усилий. И перемен к лучшему тоже.
Предатель
До рассвета, по мысли Трясучки, оставалось часа два. Дождь кончился, но со свежераспустившейся листвы еще капала с барабанным стуком вода. Было зябко и сыро. По тропинке тек разлившийся ручей, сглаживая в грязи вмятины от конских копыт. Среди мокрых древесных стволов замаячил наконец, слабый красноватый свет лагерных костров, и Трясучка понял, что цель близка.
Темное время – самая пора для темных дел, говаривал некогда Черный Доу, а уж он-то знал…
Оставалось надеяться только, что в этой промозглой тьме пьяный часовой не всадит, всполошившись, стрелу ему в кишки. Может, оно и не так больно, как выжигание глаза, но тоже приятного мало. По счастью, часового Трясучка заметил раньше, чем тот его. Парень сидел, привалясь спиной к стволу, прислонив копье к плечу и прикрыв голову куском промасленной кожи, и не увидел бы ничего, даже если бы не спал.
– Эй!
Часовой дернулся, копье соскользнуло. В поисках его он принялся шарить вокруг себя по земле, и Трясучка, небрежно сложив руки на седельной луке, усмехнулся.
– Окликать меня будешь или я так проеду?
– Кто идет? – прорычал тот, сгребя наконец копье вместе с пучком мокрой травы.
– Зовут меня Кол Трясучка, и я имею разговор к Карпи Верному.
Лагерь Тысячи Мечей выглядел точь-в-точь как любой другой лагерь. Солдаты, холст, железо, грязь. Больше всего – грязи. Палатки, расставленные без всякого порядка. Лошади, привязанные к деревьям, выдыхающие белый в темноте пар. Копья, составленные штабелями. Костры – где горящие, где уже прогоревшие до углей. Воздух, едкий от дыма. Кое-кто из наемников еще не спал, сидя у огня и кутаясь в одеяло. Одни, не обращая внимания на проходившего мимо Трясучку, выпивали, другие провожали его настороженными взглядами.
Это напомнило ему разом обо всех сырых, холодных ночах, проведенных в многочисленных лагерях на Севере. О кострах, к которым он жался в единственной надежде, что
