узнают. Так вот, ты кадр из моей новой программы, скажем, начинающий редактор.
– Какое-то противное слово, лучше я буду из кордебалета. – Она остановилась и подбросила стройную тяжелую ногу канканным движением.
Лион Иванович поморщился – напор и веселость студентки в новых джинсах ему не нравились.
– Ладно, ладно, дядя Ли, буду редактор.
– Будем считать, что это плата за своднические услуги.
– Зачем вы так?
– Пришли.
– Скажите, дядя Ли, а про евреев вы предупредили, чтобы я не удивлялась, какие жадные, даже не накормят?
Лион Иванович поморщился:
– Просто у них домработница заболела, некому готовить.
Лариса взяла эти слова на заметку.
Квартира ее приятно ужаснула. Система темных, пыльных ущелий, доисторический паркет, протертый за века подметками, как мостовые на улицах откопанной Помпеи. Потолок теряется где-то в верхних слоях атмосферы, глупо даже тратить взгляд на его различение. Стен тоже нет, одни стеллажи, переполненные очень старыми книгами. Все вещи очень заслуженные и немного больные – золото пообтерлось, шелк поблек, стекло помутнело. Воздух, как домашнее животное, которое никогда не выпускают на улицу, слишком здешний. Вдалеке мелькнула кухня, кафельный, со смутным рисунком пол, холодильник, как в мамином госпитале, в два этажа, стенные шкафы тяжело над всем этим нависают, просто-таки застекленные севильские балконы.
В общем, Лариса ощущала себя неожиданной свежей новостью, запущенной в голову старого маразматика.
– Нам сюда, – сказал худой лобастый юноша, видимо, внук академика… стало быть, тот самый…
Лариса не почувствовала и тени волнения. Пока не стоит смотреть в его сторону, а он пусть таращится. И тревожно промакивает свои такие ранние залысины. Одет, вообще, ничего так. Брючки серого вельвета умеренно потертые, рубашка без ворота, адидасовские кроссовки, эту информацию Лариса считала, даже не повернув головы в сторону претендента.
А вот и какая-то девица в возрасте, голова бесформенная и кудрявая, очки, тяжелая грудь в черной водолазке. Какие-то жуткие штанцы с вытянутыми по-мужски коленями, как же можно так себя запускать, милая!
– Норочка, – запел Лион Иванович.
Она посмотрела на старичка как старшая сестра и вздохнула, ну, шали, шали.
«Норочка, – усмехнулась про себя Лариса. – Норочка в пещере».
– Это Лариса.
Лариса сделала иронический, как она считала, книксен.
– Опять я опоздала, дядя Ли, – вздохнула тяжелая водолазка, – опять вас перехватили, когда же моя очередь?
Нора шутила с таким трудом, что хотелось отвернуться. И Лариса отвернулась от этого разговора и тут встретилась взглядом с внуком. Он смотрел не отрываясь, не моргая, с выражением уже все решившего для себя человека. Это было немного комично, при его щуплой фигуре и залысинах.
– Рауль, – сказал он.
– Кастро? – Автоматически, как в студенческой курилке, пошутила Лариса, чуть-чуть жалея, что она скорей всего сантиметров
