возможности из мести. Глупо. Не надо.
– Я себе никогда не прощу. Знаешь, я… глянул на неё и понял, что…
В этот момент где-то совсем недалеко прозвучал выстрел и следом послышался звук опавшего тела. Где-то по тому азимуту, где оставалась та девчонка. Янковский вздрогнул и, уронив меч, выхватив на изготовку карабин, развернулся, готовясь стрелять. Но выдохнул. Девчонка всё ещё стояла на коленях возле трупа.
– Семён, Семён… – тихо произнёс командир отряда. – Устал ты. Мы все тут устали.
– А что насчёт девчонки? – не оборачиваясь, тихо спросил Янковский, уже опустивший оружие и как-то весь обмякший.
– Держи, – протянул командир ЧВК оброненный меч. – Это твоё. И это обменять нельзя. Девчонку забирай. Но если она нападёт на тебя или кого-то из наших ребят, я расстреляю вас обоих. Понял?
– Понял, – излишне быстро кивнул Семён и, подхватив меч, быстрым шагом отправился обратно.
Дошёл. Несколько секунд постоял, рассматривая её лицо, глаза. Та с мольбой в глазах глядела на него, но не издавала ни звука.
– Переведи ей, – кивнул он своему бойцу, – что она будет жить, если станет моей женой.
– Командир, вы чего? – удивились ребята. – Она же вам глотку ночью перережет!
– Переведи!
Парень перевёл.
Девчонка вскинулась. Глаза её вспыхнули. И она выдала массу оскорблений, которые даже переводить не требовалось. По тональности и так понятно всё.
– Видишь, – произнёс глава ЧВК, подошедший следом. – Ничего не выйдет. Не дури. Давай, добей её, и всё. Ты видел, что они творили с теми людьми. Или забыл?
– Так не она же это делала!
– Посмотри на неё. Она тебя ненавидит. Она тебя никогда не простит.
Семён достал пистолет. Передёрнул затвор. Навёл его прямо девчонке в лоб. И тихим голосом начал говорить:
– Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты жила. Это – единственный шанс…
Боец же всё это время переводил. На автомате, заворожённый странным поведением командира. Даже тем, о чём тот переговаривался с главой ЧВК.
Секунда. Другая. Третья.
Они смотрели друг другу в глаза. Она с ненавистью. Он с жалостью и сожалением. Его рука задрожала, а палец начал медленно прожимать спусковой крючок. По доле миллиметра. Было больно и тошно как никогда. Дерьмовая работа. Да, они по горло в крови, но делают хорошее дело, потому что революция прольёт ещё больше крови. Уже пролила. Тем более – такая. Он ненавидел себя за эту работу. Своего командира. Шаха. Императора. Но больше всего ненавидел англичан, которые вооружили и снабдили деньгами эти силы. А потом ещё и накрутили их. Кызылбаши были дурными и очень архаичными, но в целом управляемыми. Но не тогда, когда их свели с фундаменталистами, сумевшими, смазывая слова деньгами, объяснить им, кто виноват во всех их бедах. И что нужно всего лишь вырезать всех иностранцев, неверных и еретиков…
– Ты поможешь мне похоронить отца? – прошептала эта девушка, не отводя от
