вызвал. По свидетельству Веденеева, Лада в коридоре выглядела вполне нормально, только как-то странно всё время улыбалась. Она честно призналась, что про тени у неё почему-то язык не повернулся спросить, порадовалась тому, что выиграла, и пошла домой – в общежитие, где её с нетерпением ожидали многочисленные свидетели их легендарного спора.
И всё вроде было хорошо, но не успела Лада отойти от института и двадцати метров, как ноги у неё подкосились, и она долго приходила в себя, прислонясь к бочке с квасом.
Объяснить потом своё состояние Лада никак не могла. По её мнению, это было что-то невообразимое. Конечно, стоять посреди людной улицы с идиотским видом, прислонясь к бочке с квасом, – положение не из приятных. Свои чувства по этому поводу Лада выразила, потребовав от проигравшего Боба съехать в жестяном тазике со всех шестнадцати пролётов общежитской лестницы.
На небывалый шум и грохот, помимо студентов, сбежался весь персонал во главе с комендантшей, которая битый час после того, как Боб благополучно завершил маршрут, давала в нижнем холле громогласные обещания дойти до ректора и «всех этих хулиганов с треском выселить».
Короче говоря, состояние Маши, пытавшейся после встречи со Сладковским хотя бы немного очухаться в предбаннике, легко себе представить.
Но то был ещё не конец.
Через пару минут дверь отворилась, и Сладковский попытался выйти, чтобы взять ведро с холодной водой. Естественно, всё в том же виде.
Когда Маша рассказывала эту историю Юлию, они оба умирали со смеху. Однако в тот момент ей было не до веселья. Дверь резко захлопнулась и тут же снова приоткрылась.
– Вам что, больше посидеть негде?.. – высунув голову, выразительно поинтересовался Сладковский.
– Из-з-звините, – пролепетала Маша. – Сейчас, минутку… – Она догадалась зачерпнуть ковшичком холодной воды из ведра и сделать несколько судорожных глотков.
Это придало ей сил. Она благополучно дошла до дома, села опять к окошку и попыталась отвлечься английской поэзией XIX века. Возможно, это ей рано или поздно удалось бы, но вскоре в дом зашёл, чтобы поблагодарить хозяйку, вымытый Сладковский.
В этом месте своего рассказа Маша почему-то всегда сбивалась, путалась и сразу переходила к описанию застольной беседы Сладковского с тётей Нюрой.
После первой рюмки хозяйка приветливо ему сообщила:
– Меня Нюра звать.
– А меня Олег, – несколько обалдело ответил Сладковский.
Тётя Нюра заботливо придвинула к гостю по очереди все миски с закусками и добавила доверительно:
– Я ведь чувашка…
– Это ничего, – утешил её Сладковский, с третьей попытки цепляя вилкой маринованный грибок.
– Хомяков Витька, сосед мой, на уток завтра собирается. Сходил бы с ним, а то, чай, скучно тебе тут, – посочувствовала ему хозяйка.
– Когда скучать-то: с восьми до шести пашем без выходных, –
