снулся от пронзительного звука будильника, который оповестил о начале нового рабочего дня. Будильник стоял на тумбочке у изголовья кровати и яростно трещал, и Али с трудом удержался, чтобы не выбросить его в открытое окно.
Он приподнялся и сел на кровати, облокотившись на изголовье. Новый день своим безоблачным небом приглашал Али погрузиться с головой в бурные и вязкие потоки суеты.
Утро рвалось в спальню, ослепляя редкими лучами солнца, просочившимися сквозь неплотно зашторенное окно. Голова гудела от количества выпитого вчера алкоголя и от диалога, который то ли случился наяву, то ли привиделся в пьяном угаре.
Несмотря на головную боль, Али помнил, что сегодня был особенный день. Теперь всё будет по-другому и начнется новая глава в книге его жизни. Глава, в которой он будет автором и рассказчиком, но никак не второсортным актеришкой, исполняющим отведенные для него роли и выдающим всеми ожидаемые реплики. Нет, теперь эта страница была перевернута навсегда.
*Начало*
Али посмотрел на красный будильник, на этого бесстрастного разрушителя своих грёз, и стукнул по нему, прервав его писклявый вой. Али никак не мог привыкнуть к той какофонии, что исполнялась этим аппаратом каждое утро и была призвана будить Али.
Это было издевательски ужасное устройство, подаренное одним из бесчисленных родственников его жены. Разрушитель грёз был кроваво-красного цвета с колокольчиками наверху, служившими верно только одной цели – прерывать заслуженный сон несчастного Али. Стрелки его с острыми как бритва краями, словно опытный мясник, отсекали от бесконечного потока времени равные куски в виде секунд, минут и часов и внушали неподдельное отвращение.
Если бы такую штуковину подарил кто-нибудь из подчиненных Али, то он, без малейшего угрызения совести, выбросил бы этот чертов аппарат в мусорное ведро, но сие убожество было презентом самого дяди Гасана, а потому не подлежало утилизации ни в коем случае!
Каким-то неведомым образом этот будильник сконцентрировал на себе всю ненависть Али, которая крылась в его душе, к своей жизни и к своей судьбе. Возможно, разрушитель грёз был выбран на эту роль подсознанием Али потому, что именно это чудо науки и техники больше всего остального напоминало ему о том, что в той квартире, где он живет, нет ничего, что бы принадлежало Али по-настоящему.
В тот злополучный день, когда Али стал обладателем столь непревзойденного хай-тек устройства, дядюшка Гасан – смуглый низкорослый мужчина с пышной монобровью – впопыхах ворвался в ресторан, где отмечался день рождения Али, обнял именинника, прижался к его щеке своей гладко выбритой и обильно вспотевшей щекой, поднял тост за молодых, забыв, что он на дне рождения, а не на свадьбе, вручил Али красиво упакованную коробочку и поспешно удалился.
Напоследок он широко улыбнулся, предъявив всем присутствовавшим свои золотые зубы, которые, по его разумению, безусловно, как ничто иное, наиболее явно подчеркивали его высокий статус в обществе.
– Дядя Гасан – обладатель крупных плантаций цитрусовых на юге и многого другого, что он экспортирует за границу, – шепнула на ухо Али его жена Сугра, когда тот, с нескрываемой брезгливостью, вытирал салфеткой свою щеку, пытаясь избавиться от пота дяди Гасана до того, как он стал причиной сыпи на лице.
Новости о финансовом благополучии этого дядюшки не сильно смягчили недовольство Али, и ему захотелось вскочить из-за стола и оказаться поскорее под душем, натирая своё лицо, а вернее левую щеку, всеми имеющимися в наличии моющими средствами.
– Судя по количеству золота в его ротовой полости, бизнес идет в гору. – Али убрал руку от лица и взглянул на мокрую салфетку. «Прыщи – уже свершившийся факт. Спасибо, Гасан!» – подумал он про себя. – И, кстати говоря, чувствую, что последнюю пару зубов он приобрел на деньги, которые сэкономил на моем подарке, – язвительно заметил Али и протянул Сугре коробку, в которой лежал злосчастный красный будильник.
Сугра, обидевшись на справедливое, по мнению Али, замечание и в знак протеста, тем же вечером, когда гости уже разошлись, водрузила будильник на тумбочку у изголовья их кровати, прямо перед носом Али, от чего тот пришел в ярость, но, как это уже повелось в их семье, приглушил в себе желание возразить что-либо на эту вопиющую наглость со стороны молодой жены.
Каждый раз, когда он мысленно собирался, чтобы опротестовать какой-либо поступок супруги или очередную её глупую реплику, его останавливал лишь страх, страх услышать правду, ту самую, которая витала в воздухе, но которую они оба якобы не замечают, а незамеченная, она могла оставаться не озвученной.
Правда эта заключалась в том, что всё, буквально всё, что было у Али в данный отрезок времени, напрямую или косвенно принадлежало Сугре, так как было непосредственно или опосредованно приобретено на её средства.
Эта квартира, в которую Али не хотелось возвращаться, эта кровать, на
