свернули с аллеи, я увидел, как рука Рылеева скользнула по спине Вики и замерла на её ягодице. Вот сейчас она даст негодяю пощёчину, оттолкнёт. Но ничего этого не произошло. Я услышал лишь её смех, хрустально-звенящий…
В тот день я думал о самоубийстве. В самом деле, кому нужен такой слизняк? Никчемная половая тряпка. Он прав, я изделие номер два, дырявый бесполезный презерватив. Ничтожество и слюнтяй. Сброситься с балкона или перерезать вены? Прыгнуть с моста, привязав на шею связку кирпичей?
У тебя на глазах увели любимую девушку, а ты стоял и смотрел. Ты обделался от страха? Нет. Тогда почему не порвал подлецу горло? Ты видел летящий в лицо кулак, но не уклонился. Ты же боксёр, и такие удары для тебя пустяк. Уход в сторону и ответный хук в печень. Почему не атаковал?
Я закрыл лицо руками и раскачивался, сидя на стуле, как китайский болванчик. Почему? Почему? Почему? Разве он сильнее? Разве он лучше тебя дерётся? Нет! Нет! Нет!
Сильнее. Он сильнее. Его сила в ментальности. Это слово произносил тренер. Он подавляет меня, как удав кролика, и я не могу сопротивляться. Под магией его рыбьих глаз я становлюсь вялым как тряпичная кукла. Ноги делаются ватными, а взор стекленеет. Я растекаюсь, как студень, и он безжалостно топчет меня башмаками. Он воин, а я пахарь. Об этом говорил тренер. «В каждом из нас живет множество сущностей. Загляни в себя, и увидишь бойца. Позови его – и придет».
Я нервно расхохотался. А разве я не звал его десятки раз? Не упрашивал, не умолял. Может, в других и живёт много разных сущностей, но во мне лишь одна – бесхребетная, сочащаяся соплями медуза. Такую и раздавить не жалко.
Мне было очень плохо. В душе словно что-то оборвалось. Я плакса, но сейчас не было даже слёз. Содранная кожа на левой скуле противно зудела. Я дотронулся до неё и увидел на пальцах кровь. Вот бы произошло заражение, я бы тихо скончался где-нибудь в больнице… Вдруг представил, как девчонки в классе говорят: «Какой ужас, Саша Панин умер». А будет ли плакать Вика? Я пытался воссоздать по памяти лицо любимой, но видел лишь ненавистную пятерню на её попе. Я рычал, сжимая виски ладонями. И слышал голос Рылеева: «Надо же, изделие издохло, а я думал оно из крепкой резины…».
Я метался по комнате, проходя мимо груши, с силой пинал её ногой, а затем вновь начинал жалеть себя. Всегда радовался, когда дома нет родителей, потому что они постоянно приставали с разными глупостями. Но сейчас мне их остро не хватало. Мама уехала на симпозиум, а отец тотчас этим воспользовался, смотавшись на рыбалку. Я бы всё рассказал маме, ну, почти всё, и она нашла бы нужные слова, чтобы утешить меня.
Слоняясь по комнате, я бездумно включил телевизор. Шёл старый фильм под названием «Сомбреро». Там рассказывалось о мальчишке, который доказал всем, что он артист и достоин главной роли. Для этого он притворился своим братом-близнецом и так здорово сыграл, что ему все поверили. Он даже внешне изменился, и характер стал совсем другим. В нём точно жили две сущности…
Когда кино закончилось, я долго сидел под впечатлением.
