с холодным тоном, это должно было создать эффект если не угрозы, то точно некоего вызова.
– Да нет, просто мысли вслух.
Каин улыбнулся, обнажив предмет своей гордости, (ровные и пока еще не успевшие пожелтеть от смолы и никотина зубы).
Открыв дверь, Каин на цыпочках, чтобы не разбудить родных, зашел в квартиру. К Нели идти постеснялся, было уже поздно. Он почти открыл дверь в свою комнату, когда заметил, что в гостиной горит свет. Пробиваясь сквозь цветной витраж двери, тот тускло освещал конец коридора. Помедлив секунду, Каин передумал идти спать. В зале царил полумрак. В кресле, напротив светящегося и слишком (как для тунеядцев) большого экрана, сидел отец. Курсор мигал на неоконченной фразе, когда Каин подошел и стал сзади кресла.
– Каин! Добрый вечер, сынок.
Произнес Горн, не отрывая взгляд от экрана.
– Как дела?
– Ничего. Все по-старому. Работаешь?
– Ну, слово работаешь, думаю, неправильно употреблять в нашей среде. Скорее – развлекаюсь.
– И чем на этот раз?
Каин обошел кресло, и присел на край, стоящего рядом дивана.
Горн переключил взгляд с экрана на сына.
– Одним словом и не скажешь. Анализирую кое-что.
В зале на несколько минут воцарилась тишина, и мужчина опять принялся перечитывать текст.
– Пап. Скажи честно, почему ты стал тунеядцем?
Любопытство сына, по-видимому, застало врасплох.
– Ты же знаешь. Я полюбил твою маму. Она тунеядка, а таким нет места среди политиков, поэтому я и решил остаться здесь, с ней. Что за вопрос?
– И эта единственная причина?
– Каин. Я счастлив с Зоей, она со мной, надеюсь, тоже. Неужели ты думаешь, что на протяжении стольких лет я использовал ее, чтобы поменять жизнь политика, на вот это?
– Ну, я ведь не знаю, какая жизнь у политиков?
Сказал Каин, изобразив на лице извиняющуюся улыбку.
Горн опять оторвал взгляд от экрана и посмотрел на сына.
– Если тебя что-то интересует, я могу рассказать. Но это будет иметь смысл лишь, если ты решишь отказаться от тунеядства. Тогда я, безусловно, помогу тебе, освоится в новой для тебя среде.
– Пап, скажи, а правила, по которым мы живем, существуют по всей Земле?
– Да, конечно.
– Просто пацаны болтают, что где-то есть вольные.
Горн улыбнулся.
– Каин, а что ты понимаешь, под «вольные». Самые вольные на этой планете – это мы. У нас нет никаких обязанностей перед обществом. Нас кормят, одевают, за нами убирают, нас лечат – ничего не требуя взамен. Что еще может быть «вольнее»?
– Ну да. За мегаполис ходу нет, комендантский час, детей и то не родишь, сколько хочешь.
– В любом обществе нет абсолюта. У любой жизни есть цена. Она есть и у рабочих, есть и у политиков. И кто знает, у кого она выше? Мы живем в мире, в котором у любого человека, есть выбор, и тебе еще, кстати, не поздно его сделать
