десять фунтов. Именно такую сумму ваш дядя уплатил за меня. Не всякий человек имеет подобную возможность узнать себе цену.
Теперь она вспомнила его.
– Боже мой! – воскликнула она. – И вы можете еще смеяться!
– Да, это достижение, – признал он. – Но ведь я живу не так плохо, как предполагал.
– Я слыхала об этом, – коротко ответила Арабелла.
Ей действительно говорили, что осужденный повстанец, к которому она проявила интерес, оказался врачом. Об этом стало известно губернатору Стиду, страдавшему от подагры, и он позаимствовал Блада у его владельца. Благодаря своему искусству или просто в результате счастливого стечения обстоятельств, но Блад оказал губернатору помощь, которую не смогли оказать его превосходительству два других врача, практикующих в Бриджтауне. Затем супруга губернатора пожелала, чтобы Блад вылечил ее от мигрени. Блад обнаружил, что она страдает не столько от мигрени, сколько от сварливости, явившейся следствием природной раздражительности, усиленной скукой жизни на Барбадосе. Тем не менее он приступил к лечению губернаторши, и она убедила себя, что ей стало лучше. После этого доктор Блад стал известен всему Бриджтауну, так как полковник Бишоп пришел к выводу, что для него значительно выгоднее разрешать новому рабу заниматься своей профессией, нежели использовать его на плантациях.
– Мне нужно поблагодарить вас, сударыня, за то, что я живу в условиях относительной свободы и чистоты, – сказал Блад. – Пользуюсь случаем, чтобы выразить вам свою признательность.
Однако благодарность, выраженная в словах, не чувствовалась в его голосе.
«Не издевается ли он?» – подумала Арабелла, глядя на него с такой испытующей искренностью, которая могла бы смутить другого человека.
Но он понял ее взгляд как вопрос и тут же на него ответил:
– Если бы меня купил другой плантатор, то можно не сомневаться в том, что мои врачебные способности остались бы неизвестными и сейчас я рубил бы лес или мотыжил землю так же, как бедняги, привезенные сюда вместе со мной.
– Но почему вы благодарите меня? Ведь вас купил мой дядя, а не я.
– Он не сделал бы этого, если бы вы не уговорили его. Хотя надо признаться, – добавил Блад, – что в то время я был возмущен этим.
– Возмущены? – В ее мальчишеском голосе прозвучало удивление.
– Да, именно возмущен. Не могу сказать, что не знаю жизни, однако мне никогда еще не приходилось быть в положении живого товара, и едва ли я был способен проявить любовь к моему покупателю.
– Если я убедила дядю сделать это, то только потому, что пожалела вас. – В тоне ее голоса послышалась некоторая строгость, как бы порицающая ту смесь дерзости и насмешки, с которыми он, как ей показалось, разговаривал. – Мой дядя, наверно, кажется вам тяжелым человеком, – продолжала она. – Несомненно, это так и есть. Все плантаторы – жестокие и суровые люди. Видимо, такова жизнь. Но есть плантаторы гораздо
